– Витенька! – закричал дядя Вася. – Сынок!
– Сыночек! – крикнула его мама. – Сыночка, дай я тебя поцелую! Витенька, дай я тебя поцелую!
Шофер дал газу, и машина умчалась. Витек, как стоял на месте, так и замер…
Назавтра в школу Витька не пришел. Урок начался с изучения биографии героя Октября и творца всех наших побед: «Сталин – это Ленин сегодня».
Страшно читать? Случались вещи и пострашнее. Тот же Семенов сообщает: «Расстрел ребенка был тогда делом узаконенным: накануне “большого террора”, десятого апреля 1935 года, по предложению Сталина был проведен закон, по которому уголовной ответственности – вплоть до расстрела – подлежали все граждане Советского Союза, начиная с двенадцатилетнего возраста».
А тем временем жизнь наша продолжалась под песни, в которых мы выражали свою твердую решимость принести свободу и счастье всем обездоленным трудящимся всего мира…
О чем писали и говорили
«Предвоенная пропаганда – книги, песни, кино – все, что годами въедалось в сознание, – разрабатывала лишь вариант наступления и победы: на чужой территории, малой кровью. И если можно понять причины военной и экономической неподготовленности к войне, если можно понять страх Сталина, если можно объяснить причины его политики 1939–1941 годов, то уж ничем нельзя объяснить и простить ему, более всех понимавшему неизбежность войны, то, что наша нация была морально не подготовлена к самозащите. И эта неподготовленность играла не последнюю роль в военном поражении лета и осени 1941 года».
Д. Самойлов. «Памятные записки»
Наш интернационализм в 30-е годы, пусть и достаточно демагогический и чрезмерно классовый, давал порой любопытные плоды. Так, в то время в Москве была такая неожиданная примечательность: китайские прачечные. Их было много, потому что много проживало в столице китайцев. Вот свидетельство тех лет, отрывок из газетного стихотворения, в нем говорится о хозяине такого заведения Ли Ю-чане и его русской жене:
Потом китайцев с их прачечными как ветром сдуло, все они бесследно исчезли, их накрыла очередная волна массового террора.
«Мы имеем пока только патриотические инстинкты. Мы еще очень далеки от сознательного патриотизма… Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думал, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной… Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм, этот патриотизм лени, который приспособился все видеть в розовом свете и носится со своими иллюзиями и которым, к сожалению, страдают теперь у нас многие дельные умы».
П. Чаадаев
«…Должен вам сказать, что многое в вашем послании глубоко верно. Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь – грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству поистине могут привести в отчаяние. Вы хорошо сделали, что сказали это громко. Но боюсь, как бы ваши исторические воззрения вам не повредили… Наконец, мне досадно, что я не был подле вас, когда вы передавали рукопись журналистам…»
Из письма А. Пушкина П. Чаадаеву
Героизм, раболепие и ненависть
В те годы много писали и говорили о героизме и о подвигах. Сам по себе культ героизма, пусть даже воинского, мог бы и не вызывать возражений, но в то время каждого героя обязательно называли «сталинским». Тогда все, что заслуживало внимания и одобрения, было непременно «сталинским». Так, например, и писали: «Если нужно, наши летчики спокойно и гордо отдают свои жизни за любимого Сталина». Не за Родину, не за народное дело, а вот так – «за любимого Сталина». Кстати, этот самый распространенный тогда эпитет, «сталинский», требует уточнения. Его тогда так затерли, что смысловое его значение всерьез никем (кроме, может быть, самого Сталина) не воспринималось. Героев этот эпитет не возвеличивал и не умалял. Тем более, что им этого и не требовалось, они действительно совершали подвиги. И хотя доблесть каждого из них всеми средствами пропаганды превращалась в еще одну песчинку в нараставшей лавине культа Сталина, сами по себе эти подвиги и герои меньше не становились. И народ почитал своих славных, как правило, молодых героев не за то, что их «вырастил Сталин», а за их конкретные дела.