– Да, фанатизма хватает, следовало бы убавить, – согласился Егор. – Но её ко мне направил святой. Я не мог отказать. Да и ты бы не отказала, если бы к тебе пришли с просьбой о помощи.

– Но как ты нехорошо поступаешь по отношению ко мне! Тебе всегда нужна была фанатичка?

– Мне никто не нужен. Я выбрал свой путь. Одному, без учеников, ещё быстрей двигаться по нему. «Сплошные противоречия, – думала я, – ведь сам без последователей не может, постоянно ведёт занятия, обучает людей йоге и гордится их успехами». Пока у неё есть воля, она добьётся результатов, – продолжил Егор. – Уже дыхание задерживает надолго. Скоро я приму её в ученицы, она острижёт свои волосы «ёжиком». Сейчас они у неё до колен.

Во мне шевелилась ревность. И ничего я не могла с собой поделать. Ну, как же так? Я всегда старалась понять его. А сколько чудачеств было у этого поэта по натуре и по профессии, если таковая есть у закончивших наш Литинститут! И меня он называет самой талантливой своей ученицей, конечно, не в йоге, а в поэзии. А йога пришла в мою жизнь вместе с любовью к Егору, так как является частью его, но меня увлекла сама личность Егора, прежде всего его поэтический дар. Всю его суть чувствую, как свою, но всё же я – земная женщина, хочу тепла, внимания, ласки. И это всё было! Я купалась в наших чувствах, как в нежном озере… Но та вода давно утекла сквозь пальцы. Озеро пересыхает. Сейчас – болото. А скоро и вовсе пустыня останется на месте прежнего полноводья?!

Сама того не ожидая, оказалась у Егора на коленях. Он обрадовался такому обороту дела. Обнял. Нос холодный (уткнулся в мою щеку).

– А ты похудела за время сессии, – сказал, осторожно погладив меня. А я и так, увлёкшись с ним вегетарианством, при своем росте 164 сантиметра вместо прежних шестидесяти четырёх кило уже весила меньше пятидесяти семи, для тридцати пяти лет, вроде бы, можно быть и посолиднее! В остальном – осталась прежней, со своим неизменным рыжеватым «каре» и, как говорил Егор, с «распахнутыми в мир восторженными глазами». Я стала рассказывать про учёбу, о том, как на семинаре разбирали мои стихи, что-то критиковали, что-то хвалили. Немного поговорили про студентов и про общежитие. На фотографиях Егор обратил внимание на молодых людей и спросил полушутя: «А ты с кем обнималась-целовалась?» «Да ни с кем. Ты бы почувствовал – у нас ведь с тобой телепатия…» Но, видимо, это свойство уже стало утрачиваться. Не разгадал же Егор про нашу рабочую субботу. А я – про Регину (если только сон не в счёт).

– Ой, что-то тяжело мне стало тебя держать!

– Терпи, – и снова вроде бы неожиданно мы стали целоваться. И здорово так, взасос. Но всё-таки настрой на целибат у него оказался серьёзный. Наш долгий поцелуй затух. И, как ни в чём ни бывало, Егор заговорил на свою любимую йоговскую тему. «Да он просто ненормальный, а я с ним целуюсь», – промелькнуло во мне, но от этого вывода легче не стало. Я сама вывела разговор опять на Регину (просто мазохизм какой-то). Мне все наши с Егором общие знакомые, не сговариваясь, в Москве рассказывали про неё, хотя и не просила об этом. Так я узнала, что она до того, как впасть в это целомудрие, вела печальный образ жизни – покуривала анашу, а в Средней Азии это в порядке вещей, жила с мужем-пьяницей, который бил её за то, что она ходила в группу здоровья. Досадно потеряв нажитые в Фергане деньги, Регина приехала обратно в провинциальный русский городок и пошла торговать на рынок. Но Егор запретил ей заниматься торговлей под страхом удаления из своей жизни. Я спросила у него, на что эта женщина живёт – питается, одевается, что-то дочке покупает? Оказалось, все эти заботы взяли на себя свекровь и бывший муж. Ну, так – то можно йогой заниматься. И всё же, подумала я, это у неё ненадолго, тем более не навсегда. Хотя Егор и говорит, что Регина вызывает уважение своей целеустремлённостью, но называет в то же время её «спустившейся с гор» и «только что из аула». А всё-таки выходит – он нашёл мне замену…