– Только знаешь, ты такой урод, конечно, – Рома продолжает бессмысленную речь. – Ведешь себя как отбитый психопат, а не нормальный чел. Я даже слышал, что ты почти кого-то прикончил.

– Только сейчас это понял? – плечи верно подаются вперед. Озлобленность, омерзение и отвращение в своей ядерной смеси доходят до критической отметки.

Бог видит, гребаный наркоманишка меня сам доводит.

– Да нет, я всегда знал, – с гордостью чеканит Рома. Я же принимаюсь, по совету Вадика, за дыхательные упражнения, с шумом пропуская через ноздри спертый воздух. Как придет в себя, узнает, чего стоило не тронуть Рому. А тот уже продолжает. – Кидаешься на всех как бешеная псина, всегда думал, что тебя усыпить надо или, там, не знаю, запереть в клетке.

«А может и не узнает».

Нервы на лице принимаются лихо отплясывать, стягивая его в нервозную гримасу.

– «Думал»? Сейчас не так?

– Оговорился, бывает, – по-детски виновато поправляется Рома, – никак не могу вдуплить, ты в бойца что ли играешь? Ну, – пропускает очередное ругательство, – не могут же тебя бесить столько людей. Хотя погодь, – Рома смолкает, что-то обдумывая, – чтобы решить проблему, нужно найти ее корни.

– Иди-ка ты, гребаный психолог, знаешь куда? – тело сбивается в напряженный ком, и язык круто выворачивается в замысловатой ругани, которая приходится накуренной морде именинника не по вкусу. – Проблемы у меня только от тебя и только сейчас, – цежу и оставляю диван, ловя напрягшееся Ромино лицо. Тот, словно по команде, тоже встает, уверенный в каждом будущем движении и слове.

– У тебя проблемы с башкой, а не со мной, я тут не причем. Лечиться тебе надо, не мне.

– Без нариков разберусь, – сказанное цепляет именинника за живое.

Значит, прав. Буквально чувствую, как мурашки ползут по позвонкам и кулакам, готовым пройтись по морде собеседника в любой момент.

– Сам-то, – переходя на крик, Рома будит спящих и приковывает к себе любознательные взгляды, – бухаешь как не в себя. Мне еще советы будешь давать, а? – его тело принимает вызывающе-оборонительный вид, а слова специально провоцируют конфликт. Который уже не остановить.

– Твоей роже ни один совет не поможет, помрешь на помойке.

– С тобой и твоим батей вместе.

Долгожданная точка в диалоге поставлена. Химическая реакция запущена. Первыми возгораются неусмиренные чувства и выбрасываются на волю из заточения грудной клетки. Всего одно слово – мой спусковой крючок. Лишь его достаточно для всех вспышек, усыплявших мозги.

С блаженством подаюсь вперед и, резко замахнувшись, бросаюсь кулаком в грудь горе-провокатора, заставляя отпрянуть назад. Хрипло прокашлявшись и что-то ругательски пробормотав, Рома разминает собранные побелевшие кулаки.

Через пару секунд ответный удар по челюсти встречает мое лицо, пока я, как истукан, выжидал нападения, на которое в итоге не успел среагировать.

Покачиваясь, как болванчик, упираюсь в стену. По венам растекается мазохистское удовольствие от выпускаемого пара и вида первой пошедшей крови.

Быстро оправившись от пропущенного удара, ощущаю прилив энергии, давящей на кулаки. Как озверевший, набрасываюсь на Рому, валя на пол, и хватаюсь руками за ворот его толстовки.

– На помойку, говоришь?

– Глухой и не расслышал? – попытавшись врезать мне в ребро, Ромина голова крепко впечатывается в гладкий голый пол. Крик вперемешку со стоном только забавляет и разжигает еще пуще. И я наношу удары по его лицу плотно сжатыми каменными кулаками, уже после второго захода слыша противный хруст. Нос.

И когда я, не усмиряя кулаки, превращаю лицо именинника в кровавое мясо, вижу текущую кровь, во мне зарождается желание. Маниакальное отвратительное желание переломать ему все за то время, пока на помощь не подбегут другие.