Утро сочельника постучалось в его закрытые веки, но, не получив обратной связи с мозгом молодого человека, оставило сонное тело в покое. Все равно светить в окна было нечем: все небо от южного горизонта до северного затянула тугая сизая пленка, готовая вот-вот разразиться дождем. В такую хмурь поднять с постели того, кто всю неделю работал в подмастерьях у двадцати работников офиса, каждый из которых хотел отщипнуть в свою пользу кусочек доброго водителя, оказалось занятием безуспешным. А значит, и попытки можно оставить, уж лучше заливать моросью без того влажные подъездные дорожки. Чем сейчас же и занялось угрюмое пасмурное небо.

Сперва легкие, похожие на крошечных белых мушек капельки упали на еще мокрую газонную траву, не успевшую просушить росу за столь короткое утро. Словно пробуя свои силы, стихия постепенно прибавляла густоты водяной пыли, и уже через полчаса выдала крупные капли дождя. Тяжелые облака радовались освобождению от бренного груза, щедро разбрасывая его по земле.

Наконец, мужчина начал ворочаться в своей постели. Вскоре нужда заставила его встать на ноги и больше не прилечь уже этим утром, сулившим чудеса и волшебство.

Уже к обеду дождь утихнет, а к вечеру небо очистится ровно настолько, чтобы был виден недалеко от поместья грохочущий фейерверк, устроенный каким-то умельцем, вспомнившим детство.

И все же перед Рождеством полагался снег. Миррормонт, лежавший гораздо северней Калифорнии, всегда славился крепкими снежными зимами с сугробами, снеговиками и гололедицей. Не желая сегодня вспоминать угрюмый городок, Дениэл провалявшийся целый день в постели, решил задолго перед ужином отправиться на кухню. Компания доброй женщины сейчас как нельзя кстати могла согреть его закованное в бетон сердце. Натянув на крепкое тело домашние светло-серые трикотажные штаны и белую свободную футболку, Дениэл вышел из комнаты и поплелся по коридору в сторону гудящей вытяжки и булькающего варева на плите.

– Как же замечательно, Дениэл, что ты согласился остаться в городе на рождественские каникулы, и мистер Траст отпустил домой Альфреда, – вещала Дороти, деловито хлопоча у плиты. – Ведь у него в Финиксе остался сын-инвалид, за которым сейчас ухаживает его внучка. Он не видел их очень давно, наверное, ужасно соскучился!

– А где Ваша семья, миссис… – запнулся Дениэл лишь на секунду, едва не спутав фамилию кухарки с Фишер, но вовремя поправил себя. – Льюис?

Удивительное тепло, исходящее от женщины, заставляло вспоминать о матери его лучшего друга из раза в раз. И не важно, что Марта была пшеничной блондинкой с легкой сединой, когда Дениэл в последний раз ее видел, а Дороти обжигала равномерной чернью волос, собранных в пучок на затылке, это не меняло его ощущений в их компании. Почтительное счастье вперемешку с позицией ученика определяло ему место едва ли не сына по отношению к кухарке, что, вероятно, устраивало их обоих.

– Лара – это моя дочь – вышла замуж пять лет назад и переехала жить в Мюнхен, – проговорила Дороти, помешивая бобовое рагу лопаткой. – А малыш Кенни, младший сын, разбился с Освальдом в автокатастрофе, когда Ларе исполнилось семь, царство им небесное, земля пухом.

Оглушенный неожиданной информацией, что в сердце миссис Льюис за всепоглощающими любовью и заботой может жить огромное горе женщины, потерявшей половину семьи, Дениэл уставился на свои руки потерянным взглядом.

– Мне очень жаль, – пробормотал он глухо.

– Мне тоже жаль. Но, видимо, таков путь божий, – смиренно проговорила собеседница. – Так что здесь теперь моя новая семья. А где твои родные, мальчик?