Бросив сумку на пол, он разговаривал с мамой девочки, снова переплетавшей на груди русую косу, и одновременно развлекал девчушку.

Малышка уже без беретика и пальто в щедро украшенной блёстками кофточке, довольно визжа, то подлетала в его руках к потолку, то кружилась, расставив руки, изображая летящий самолёт, то убегала и пряталась, лукаво выглядывая из-за тележек для багажа.

«Кто он ей?» — невольно гадала Аврора, глядя на их милую возню.

Кто та фурия, что отвесила ему пощёчину, пригрозила адвокатом и оттолкнула Аврору? Жена? А эта с ребёнком, похожая на студентку? Любовница?

Тема измен звучала сейчас для Авроры особенно актуально и болезненно, поэтому она выбрала вариант «жена и любовница». Тяжёлый вздох сорвался с губ.

«Значит, козёл, такой же как мой муж», — сделала неутешительный вывод Аврора и пошла к выходу на посадку, погрузившись в безрадостные мысли.

.

Что муж Авроре изменяет, понять было нетрудно. Но, как и каждой влюблённой дурочке-жене, что узнаёт обо всём последней, ей, наверное, просто не хотелось верить, что десять лет брака были не красивой сказкой — отвратительным фарсом, одной бесконечной ложью, которой всё это время Аврору кормил муж.

Не хотелось верить, что её муж, великолепный Валерий Романовский, умный, красивый, талантливый, взрослый, сейчас, в пятьдесят шесть владелец сети клиник эстетической хирургии, в одной из которых оперировала Аврора, а тогда преподаватель медуниверситета, профессор Романовский, который стал её первым мужчиной, и в которого она без памяти влюбилась, всё так же увлекается студентками, ассистентками и всеми прочими юными длинноногими особами.

Аврора долго стояла в начале салона, на всякий случай делая вид, что трёт висок, на самом деле прикрываясь рукой, пока в узком ряду кресел размещали женщину на костылях и ногой в гипсе.

А когда самолёт взлетел, забившись в угол к иллюминатору в последнему ряду кресел у туалетов, где даже спинки не откидывались (сама попросила место), Аврора смотрела на крылатую тень, что скользила над городом, на блики, что оставляло на куполах церквей вечернее солнце, на тёмную воду Невы и вдруг испугалась, что больше не вернётся.

Что, написав заявление на развод, она летит к родителям на майские праздники не проведать и лично объяснить, что её, возможно, посадят, не «подумать, прийти в себя и перестать истерить», как посоветовал муж — прощается навсегда.

Уже никогда она не увидит их с Романовским большой красивый дом на берегу Финского залива, сосновую рощу, в которой иногда бегала по утрам, но чаще просто гуляла, песчаный пляж, куда приходила подумать и посмотреть на волны, кабинет в клинике, где проводила большую часть дня, а порой и все выходные.

Что запах тёплой, только что из автоклава, одежды, звон инструментов, писк коагулятора, сизый дымок над ним, сияние многоглазых ламп и мониторов над хирургическим столом — её любимое место в больнице — операционная, станет для Авроры лишь воспоминанием.

Недоступным, недосягаемым миром, в который ей больше нет входа.

Нет, потому что она совершила ошибку. Непростительную ошибку. Глупую. Чудовищную. Из-за которой умер человек. Хороший человек, который хотел жить, который ей поверил, а она…

.

Аврора машинально плотнее надвинула на глаза кепку, хотя весь ряд кресел от иллюминатора до иллюминатора был пуст. Скоро самолёт наберёт высоту, табло «пристегните ремни» погаснет, к туалету потянутся пассажиры — ещё кто-нибудь узнает, рассудила она и стянула только капюшон, оставшись в очках, словно яркое солнце, опускаясь к горизонту и оставаясь позади, на западе, слепило через иллюминатор.