Киллиан переписывался по телефону, пока безумно холодная вода успокаивала мою кожу. После укола я уже чувствовала себя намного лучше. Но, хоть и выдала почти все, что съела и выпила утром, я все еще не протрезвела. Между нами повисла тишина, нарушаемая персоналом и координаторами мероприятия, которые выкрикивали распоряжения за стенами номера. Я знала, что, несмотря на неловкость ситуации, у меня не будет другой возможности рассказать ему о своих чувствах. Обстоятельства играли против меня. Если не брать во внимание его эрекцию, возникшую оттого, что я голая лежала у него на коленях, казалось, Киллиана отвращал сам факт моего существования.

Сейчас или никогда. А «никогда» – слишком долгий срок, чтобы жить без любимого мужчины.

– Я хочу тебя. – Я опустила голову на прохладный бортик ванны.

Слова окутали стены и потолок, правда наполнила воздух, заряжая его электричеством. Использовать слово на букву «Л» было слишком интимным. Я знала, что испытываю к нему любовь, даже несмотря на его грубое поведение, но также знала, что он ни за что мне не поверит.

Киллиан продолжал копаться в телефоне. Может, он меня не услышал.

– Я всегда тебя хотела, – сказала я громче.

Никакой реакции.

Я продолжала, словно жаждая наказания, а моя гордость и уверенность планомерно рушились.

– Порой я хочу тебя так сильно, что становится больно дышать. А иногда эта боль помогает отвлечься от желания, которое я к тебе испытываю.

Стук в дверь заставил Киллиана вскочить. На пороге стояла Эшлинг, держа в руках точную копию платьев подружки невесты, которые мы все надели.

– Ты сказала, тебе нужно мое запасное платье? Зачем вообще… – Она замолчала, глядя на меня из-за плеча своего брата. Ее глаза вспыхнули.

– Матерь божья. Неужели вы двое…

– Да ни за что на свете, – огрызнулся Киллиан, вырывая платье из рук сестры. – Задержи лимузин. Она спустится через пять минут.

С этими словами он захлопнул дверь у нее перед носом, а потом запер вдобавок.

Ни за что на свете.

Жгучая паника вместе со старым добрым чувством стыда понеслась по моим венам.

Меня настигла реальность.

Я отравилась.

Спьяну бессвязно лепетала перед Киллианом.

Позволила ему раздеть меня, вызвать рвоту, сделать укол и бросить в ванну.

Потом призналась ему в вечной любви, пока мой рот все еще украшали остатки рвоты.

Килл с серьезным видом бросил мне в руки халат.

– Вытрись.

Я вскочила на ноги и принялась делать, как велено.

Он повернулся ко мне с запасным платьем Эшлинг в руках, помогая его надеть.

– Я не хочу твоей помощи, – процедила я, чувствуя, как пылают щеки.

Глупая, глупая, глупая.

– Мне плевать, чего ты хочешь.

Поджав губы, я наблюдала за его темной фигурой в зеркале, пока он завязывал корсет быстрее и сноровистее любой швеи, которую я когда-либо видела за работой. Это было неожиданно. Его пальцы, словно по волшебству, управлялись с лентой, умело продевая ее в колечки, чтобы связать меня, как подарок с бантом.

Меня вдруг осенило: Киллиан понял, что я отравилась, как только вошел в комнату и увидел цветы в моих волосах, но не предложил мне помощи, пока я сама не попросила его вызвать «Скорую».

Я могла умереть.

Он не шутил, когда сказал, что спас меня только потому, что не хотел, чтобы я умерла у него на глазах – ему было искренне наплевать.

Киллиан потянул за атласные завязки моего платья, затягивая его вокруг меня.

– Ты делаешь мне больно, – шикнула я, с прищуром глядя в зеркало перед нами.

– Вот и поделом тебе за разбитое сердце.

– Ты про цветок или орган?

– И то и другое. Одно – быстрый яд. Второе – медленный, но такой же разрушительный. – Я не сводила с него глаз в отражении. Грациозный, самоуверенный. Всегда держался с достоинством и высокомерием, никогда не сквернословил и был самым педантичным человеком из всех, кого я знала.