-Ты ещё здесь, спрашиваю? Встать!

-Но я ещё не поел…

-Марш в расположение роты, я сказал!

Я был очень голоден, к тому же целую неделю ждал воскресенье. Я не двигался с места в растерянности.

-Ты меня не понял что ли пингвин? Во взвод я сказал!

Он пролез ко мне между солдатами на скамьях, вытащил меня из-за стола и, ударив кулаком по голове, стал надвигаться, чтобы ещё ударить. Я стал пятиться. Попытался ударить меня ногой, я отбежал.

-Вперёд! Сгною в нарядах!

 Я развернулся и пошёл в расположение роты.

Быстрее, бегом!– Востриков двигался за мной, подгоняя.

-Я не поел, – твердил я огорчённо, однако шёл ускоряя шаг, зная, что в противном случае получу пинок под зад.

– В обед поешь.

После завтрака мне принесли мой котелок с кружкой и ложкой, чистенький, оттёртый песком и вымытый холодной водой.

«Что ж солдат должен уметь бороться с голодом, слабак, чуть не расплакался»,-думал я, вспоминая почищенные куриные яйца, гречневую кашу и глотая слюну.

Но неприятности, связанные с едой, на этом не кончились, видно такой уж был день. Обычно сержанты, которые ели от пуза, оставляли после себя недоеденные куски хлеба. Курсанты, проходя мимо столов, незаметно хватали эти куски и совали в карманы. Это было рискованно, хлеб носить в карманах не разрешалось категорически. Поэтому старались действовать наверняка, чтобы никто из сержантов не заметил. Но это не относилось ко мне, уже привыкшему к опале.

После ужина, проходя мимо соседнего стола, я увидел отличный кусок хлеба, даже не откушенный. Я  не посмотрел по сторонам, а следовало бы, быстро схватил кусок хлеба и сунул в карман.

– А…, услышал я довольный голос Горюнова, тоже сержанта, радостного , что ему удалось уличить вора,–  ну– ка покажи карман.

-Вовка, что ты делаешь? На тебя же чуть ли не в упор смотрели, – посетовал Шубин.

-Что такое?– послышался голос Вострикова.

-Да вот, курсант не наедается, хлеб ворует.

-А-а-а. Опять Белов. Ладно. Горюнов, веди роту, я сейчас.

Замок посадил меня за стол и, пододвинув кастрюлю с рисовой кашей, положил в крышку от котелка так, что каша стала вываливаться, пододвинул её ко мне.

-Ешь.

Я стал есть.

-Быстрее ешь.

 После того, как крышка вновь стала пустой, зам положил ещё столько же.

-Ешь.

Я стал есть, уже медленнее.

Быстрее ешь!

Я съел и эту кашу.

-Ничего, будем есть до сыта, – заключил Востриков, накладывая в третий раз.

-Ешь.

 Я сидел, не двигаясь.

-Ешь… Ешь… Ешь, я сказал.

Я вспомнил первую роту и выключатель, сидел не двигаясь. Востриков подвинул к себе крышку и , зачерпнув оттуда кашу ложкой, стал бросать её мне в лицо:

-Будешь есть? Будешь есть?

Когда ему это надоело, и он понял, что я есть больше не буду, он скомандовал:

-Встать!.. Смирно!.. Шаго-ом марш!.. Стой! Упор сидя принять, в полном присяде… марш.

Когда я гусиным шагом дошёл до своего барака, Востриков оставил меня в покое. Я подошёл к курилке и в состоянии полного равнодушия ко всему, сел возле неё.

– Не переживай, Володь, ты же знаешь, они если накинутся на одного, то задолбают,– сказал Коля Стародубцев.

-Да пошли они, сволочи, мне похрен. Убежать что ли отсюда куда – нибудь?

-Куда убежишь? В лес? Да всё равно же никуда не денешься.

Мою идею, которой я в горячке поделился со Стародубцевым, осуществили двое из милицейской роты. Была у нас и такая. Такие же как мы, только из милицейского батальона, который находился в Красноярске с нашим за одним забором.

Они жили на нашей территории, только в палатках. Носили форму не солдатскую, ХБ у них было милицейское тоже, мышиного цвета. Однажды после отбоя эти двое незаметно юркнули в кусты, потом в лес, предварительно запаслись водой и небольшим количеством продуктов. На следующий день их начали искать. Беглецы решили идти в сторону Красноярска, но не по дороге, а по лесу. Пятьдесят километров вроде бы и немного. Через пять дней их случайно нашли на одной из дорог, они прямо вышли на УАЗик нашего комбата. От счастья они готовы были целовать и комбата, и его шофёра, и даже диски на колёсах машины. Всё очень просто. Они заблудились в лесу и долго плутали там в радиусе десяти километров, изголодавшиеся, искусанные комарами.  Их выгнали из учебки и отправили служить рядовыми в конвойный батальон в глухой тайге. С одним из них мне в дальнейшем пришлось служить в шестистах километрах севернее Красноярска. Я тогда уже был сержантом, а парень – рядовым связистом и нисколько не жалел об этом. Служба у него была в тепле, непыльная.