Что возвращалось к нему раз за разом, что все эти часы глодало больше и больше, – имена, которые назвал Варди. Билли нисколько не сомневался, что уже их слышал, что они для него что-то значат. Он пожалел, что не настаивал на разъяснении, он даже не знал, как их правильно писать. Сидя в кафе, он заливался чаем, перебирая варианты на обрывках – «куби дерри», «морри», «морэ», «кобадара» и так далее.

«Есть что поискать, блин», – думал он.

По дороге домой на автобусе его внимание привлек – и он сам не знал почему – мужчина в хвосте салона. Билли пытался понять, что же такого заметил. Никак не мог его разглядеть.

Мужчина был большим и плечистым, в капюшоне, глядел в пол. Когда бы Билли ни поворачивался, тот либо сутулился, либо отворачивался в окно. Все, что они проезжали, пыталось захватить взгляд Билли.

За ним как будто наблюдали и ночные звери, и городские здания, и каждый пассажир. «У меня не должно быть такого странного ощущения», – подумал Билли. И у всего вокруг – тоже не должно. Он посмотрел на мужчину и женщину, которые только что сели в автобус. Представил, как пара проходит прямо сквозь металлическое сиденье сзади него и исчезает.

За автобусом по пятам следовала стая голубей. Им уже было время спать. Они летели, когда автобус ехал, останавливались, когда останавливался он. Билли жалел, что у него нет с собой зеркала, чтобы смотреть не поворачиваясь, чтобы увидеть ускользающее лицо этого мужчины сзади.

Они ехали на верхнем уровне, над самым аляповатым неоном Лондона, у низких крон и окон второго этажа, верхушек уличных знаков. Светлые зоны были противоположны своим океанским родственницам – поднимались в темноту, а не проникали сверху. Улица, где сияли фонари и царила флуоресценция витрин, была самым мелким и светлым местом, а небо – бездной, пронзенной звездами как биолюминесценцией. На верхнем этаже автобуса они находились на краю пучин, на кромке дисфотической зоны, во мраке которой терялись пустые офисы. Билли смотрел вверх, в глубокую ночь, словно вниз, в морскую впадину. Человек за ним тоже смотрел вверх.

На следующей остановке – не своей – Билли дождался, пока закроются двери, а потом рванул вниз по лестнице с криками: «Стойте, стойте, простите!»

Автобус его высадил и углубился во тьму, как подводная лодка. В грязном окне в хвосте автобуса Билли видел, как прямо на него смотрит тот мужчина.

– Блин, – сказал Билли. – Блин.

Он выкинул перед собой руку в защитном жесте. Стекло изогнулось, и мужчина в удаляющемся автобусе отдернулся. Очки Билли задрожали на носу. Он больше не видел, чтобы за окном – за трещиной, которая вдруг его рассекла, – кто-то двигался. Тот, кого он заметил, был Дейном Парнеллом.

Той странной глухой ночью Билли засиделся допоздна. Задвинул шторы в гостиной, представляя, как, пока он роется в ноутбуке, за ним наблюдает неприглядная белка. Зачем Дейн за ним следил? Как? Билли попытался думать как детектив. Получилось так себе.

Он мог позвонить в полицию. Он не видел, чтобы Дейн совершал преступление, но все же… Надо бы. Надо бы позвонить Бэрону, как тот просил. Но, несмотря на свой дискомфорт, читай «страх», Билли не хотел этого делать.

Во всем общении с Бэроном, Варди и девушкой был такой странный игровой аспект. Казалось совершенно очевидным, что его разыгрывают, держат за дурачка, что от него утаивают информацию, что о нем вообще не задумываются за пределами роли, которую уготовили в своих непроницаемых целях. Ему не хотелось замешиваться. Или – или – ему хотелось разобраться самому.

В итоге проспал он очень мало. Наутро он обнаружил, что получить доступ в Центр Дарвина не так сложно, как он представлял. Двое полицейских на входе не очень-то им заинтересовались и взглянули на пропуск для проформы. Прервали его аккуратно продуманную историю о том, что пришлось возвращаться, чтобы разобраться на столе кое с чем, что не может подождать, но он быстренько и осторожно и бла-бла. Просто пропустили.