Вдалеке показалось несколько конников с развевающимся знаменем и спустя некоторое время мимо них проехали вооруженные солдаты: шлемы похожие на котелки, кольчуги поверх шерстяных туник, щиты и мечи. Один из них держал в руках высокое древко с черным стягом, колыхающимся на ветру. Золотые нити изображали двуглавого ворона: каждую из голов венчала корона, а клювы сжимали по ключу. Если Мелэйна не ошибалась, герб принадлежал новому королю – не сказать, что она была сильна в геральдике, но память у нее была неплохая – так что перед ними, скорее всего, были люди короны.

Некоторое время они шли молча, пока Стефан не начал мурлыкать себе под нос мотив какой-то песни. В конце концов, он откашлялся и загорланил во весь голос:

В рианской деревушке жила крестьянка Мелла,

И к двадцати годам своим уж много, что умела.

Дарила радость каждый день бродягам и солдатам,

Своей молочной кожею и круглым толстым задом…

Джейми не преминул присоединиться к другу, и вот они запели уже в две глотки – хриплый, слегка отдающий в нос голос Стефана и низкая глубокая втора Джейми. Слыша их нестройное пение, Мелэйна пыталась сохранить серьезное лицо, но на четвертом куплете прыснула со смеху и тоже начала подхватывать окончания строчек, которые невольно успела выучить за все время, что они провели в трактирах да харчевнях.

Некоторые люди, мимо которых они проходили недоуменно смотрели им вслед, а то и вовсе крутили пальцем у виска, но ей было наплевать – пусть думают, что хотят. Она больше не жрица и вольна делать все, что хочет. Распевать неприличные песни, спать под открытым небом и пить вино с теми, кого ее аббатиса, поджав губы, презрительно нарекла бы «безродными бродягами».

За одной песней последовала другая, а за ней – третья. Стефан, казалось, знал весь репертуар кабацких менестрелей, а если и забывал слова, то тут же на ходу заменял их нескладными строчками собственного сочинения. Спустя несколько песен слегка повеселев и изрядно охрипнув, они пересекли крепкий мост и вот вдалеке показались городские стены. В город они прошли без проблем, смешавшись с толпой крестьян, что везли в город кувшины с молоком или маслом, зелень, птицу и прочую снедь – и вот, обождав свою очередь к большому навесу, где за столом сидел сборщик пошлин, они уже вышагивали по мощеным улицам Мьезы с изрядно опустевшими карманами.

Путь их лежал вдоль булочных, что заманивали вовнутрь запахом свежих крендельков и хрустящего хлеба; мимо перекрикивающихся женщин, что мозолистыми руками да колотушками топили белье в лоханях и корытах, а потом вывешивали их на длинные жерди; перед лавками, где у дверей хозяева выкладывали на прилавки – а то и прямо на землю – свой товар, расхваливая самих себя, костеря конкурентов и переругиваясь друг с другом.

– Хочу выпить, – заявил Стефан, жадно заглядывая в окна таверны, мимо которой они проходили.

– Сначала дела, – покачал головой Джейми, но потом уголки его рта чуть приподнялись. – А потом мы все выпьем.

В конце концов, они вышли на городскую площадь – настолько большую, что стоя на одном ее крае нельзя было увидать другой. Бесчисленные ряды торговцев рыбой сменяли лотки с тканью и украшениями, возы с фруктами и овощами, свечные лавочки и навесы с мясом. Меж ними сновали босоногие мальчишки, крутящиеся вокруг прилавков словно стервятники, только и ожидая момента, дабы что-нибудь стащить; знатные дамы в высоких кокошниках в сопровождении служанок и стражей; ученые в длинных платьях с цепями на шеях и учениками, что тащили покупки за своих мастеров; а также купцы и монахи, крестьяне и нищие, младые и старики – в общем, с виду площадь напоминала встревоженный муравейник, а гомон над ней стоял такой, что у Мелэйны с непривычки заложило уши.