Джейкоб уже вышел из камеры для бальзамирования с твердым намерением не попадать туда вновь, во всяком случае живым. И теперь Уолтер Пангло вел его по залу, заставленному образцами гробов.

Будь его воля, он похоронил бы Джо в самом дорогом гробу. Но Джейкоб знал, что Джо, скромный и застенчивый, такого выбора не одобрил бы. Поэтому выбор его пал на красивый, но без излишеств гроб чуть выше средней цены.

Глубоко опечаленный тем, что придется хоронить такого молодого, как Джо Лампион, вызывавшего у него самые теплые чувства, Пангло, положив руку на выбранный гроб, счел необходимым выразить сожаление и скорбь:

– Невероятно, автомобильная авария, и в тот самый день, когда родился его сын. Так печально. Жалко до слез.

– Не так уж невероятно, – ответил ему Джейкоб. – Каждый год двадцать пять тысяч человек погибают в автомобилях. Автомобили – не средство передвижения. Они – машины смерти. Десятки тысяч людей получают увечья, на всю жизнь становятся инвалидами.

Если Эдом страшился гнева природы, то Джейкоб знал, что истинная угроза человечеству исходит от самого человечества.

– И поезда ничем не лучше. Вспомните катастрофу в Бейкерфилде в начале шестидесятых. Экспресс «Санта-Фе чиф» на выезде из Сан-Франциско врезался в бензовоз. Семнадцать человек погибли, сгорели в огненной реке.

Джейкоб боялся того, что могут сделать люди друг другу дубинками, ножами, пистолетами, бомбами, голыми руками, но куда больше его пугали другие источники смерти: приспособления, машины, сооружения, создаваемые людьми для того, чтобы облегчить себе жизнь.

– Пятьдесят человек погибли в Лондоне в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом, когда столкнулись два поезда. И сто двенадцать погибли и получили увечья в пятьдесят втором, тоже в Англии.

– Это ужасно, вы совершенно правы. – Пангло нахмурился. – На земле случается много ужасного, но я не понимаю, почему поезда…

– Разницы нет никакой. Автомобили, поезда, пароходы – все одно, – гнул свое Джейкоб. – Вы помните «Тоя Мару»? Японский паром, перевернувшийся в пятьдесят четвертом. Погибли тысяча сто шестьдесят восемь человек. А в сорок восьмом, прости господи, взорвался паровой котел на китайском пароходе, вышедшем из одного маньчжурского порта. Результат – шесть тысяч смертей. Шесть тысяч на одном-единственном пароходе!

И весь следующий час, пока Уолтер Пангло согласовывал с Джейкобом основные этапы похорон, последний сообщал подробности авиакатастроф, кораблекрушений, столкновений поездов, взрывов на угольных шахтах и заводах по производству боеприпасов, пожаров в отелях и ночных клубах, на газопроводах и нефтяных вышках…

В итоге к тому времени, когда были утрясены все детали, у Уолтера Пангло нервно задергалась левая щека. Глаза широко раскрылись, словно он чему-то так сильно удивился, что веки никак не желали возвращаться в нормальное положение. А ладони так потели, что ему то и дело приходилось вытирать их о полы пиджака.

Нервозность владельца похоронного бюро не укрылась от Джейкоба, и он понял, что его исходная недоверчивость в отношении Пангло имеет под собой веские основания. Этому недомерку наверняка было что скрывать. Не приходилось сомневаться в том, что так нервничать мог лишь тот, за кем числились серьезные проступки, в том числе и уголовно наказуемые.

И на прощание, когда Пангло уже открыл входную дверь похоронного бюро, Джейкоб наклонился к нему и прошептал:

– У Джо Лампиона нет золотых зубов.

На лице Пангло отразилось недоумение, но, скорее всего, он его лишь изображал.

Пангло вновь высказал свои соболезнования, вместо того чтобы прокомментировать состояние зубов усопшего, а когда сочувственно положил руку на плечо Джейкоба, того от прикосновения даже передернуло.