Он спешил, как мог. С Мершона сошло семь потов, прежде чем плита, наконец, поддалась. Он уже готов бы торжествовать победу, как вдруг услышал звуки музыки. Очевидно, мелодия звучала уже какое-то время, поскольку постепенно она становилась громче. Играли, кажется, на трубе и барабанах с таким темпом и в таком размере, который не спутаешь ни с каким другим. Мершон остолбенел. Это была похоронная музыка, и она становилась все более отчетливой. Побросав вещи, он подбежал к окну, подтянулся на прутьях решетки и выглянул наружу.

По дорожке, ведущей от деревни к кладбищу, приближалась похоронная процессия. Идущих было человек двадцать; впереди шли музыканты, отбивающие все те же несколько нот, за ними четверо на плечах несли гроб. Они направлялись к склепу! Мершону понадобилось всего несколько секунд, чтобы оценить свое положение. Вот он здесь, в склепе, могилы разрушены, кости перевернуты, а в нескольких метрах на полу лежит мешок с награбленным. Такое дело не могло кончиться добром.

Первым его порывом было просто сбежать, но он решительно отмел эту мысль. Солнце уже почти встало, и его света было достаточно, чтобы ни одна человеческая фигура не ускользнула кладбища незамеченной. Его обязательно увидят, а затем лишь вопрос времени, когда местные крестьяне поймут что произошло, и снарядят погоню. По этим горам уйти не так-то просто, так что Мершону пришлось бы проделать нелегкий, хотя и короткий, путь. Нет, бегство было слишком опасным. Нужно было придумать что-то еще, где-то спрятаться…

Да, спрятаться! Бросив последний взгляд наружу, Мершон соскочил с окна и принялся убирать с пола разбросанные кости и осколки плит. Спустя минуту гробница выглядела в точности так же, как и тогда, когда он вошел сюда впервые, только последняя могила с именем Бартоломеу Инвариуса оставалась открытой. Между тем звуки музыки стали громче. Похоронная процессия подошла слишком близко и с минуты на минуту грозила оказаться рядом. Не долго думая, Мершон схватил мешок с награбленным под мышку и нырнул в нишу, где лежал Бартоломеу Инвариус. Труп его еще недостаточно разложился и источал отвратительный запах, но не это сейчас было главным. Оттеснив мертвеца к стенке, Мершон положил между ним и собой мешок, а затем кое-как дотянувшись до плиты, закрыл ею нишу.

Как раз в этот момент двери склепа распахнулись и, сопровождаемые похоронным маршем, внутрь внесли гроб. Первым шел священник, следом еще двое – нарядно и по-строгому одетые – видимо друзья или поверенные покойного, а за ними – полтора десятка разношерстного люда. Мершон затаил дыхание.

Гроб поставили на постамент в центре, затем священник отслужил короткую панихиду. Когда он закончил произносить последние слова, гроб опять подняли и понесли к ближайшей нише. Следом появился некто, кто нес в руках плиту. Мершон сквозь щель в камне прочитал надпись на ней: «Альфредо Инвариус» и дату – дата стояла сегодняшняя.

Казалось, никто не заметил, что склеп вскрыт, а замок взломан. Это немного успокоило Мершона, который каждую минуту ожидал раскрытия. Минуты томительно текли, пока рабочие устанавливали плиту на место, закрывая навсегда нишу с гробом Альфредо Инвариуса. Затем слово взял один из людей «в строгом». Он и в самом деле оказался душеприказчиком усопшего, поскольку заговорил о вещах, малопонятных Мершону. Речь шла о банковских вкладах, завещании, недвижимости и имуществе. По его словам все это, за исключением небольших подарков слугам и некоторым друзьям покойного, отходило церкви.