Встречаю, провожаю, даже жду
«Стрелу», «Сапсаны», «Ласточки» и «Юность»,
В девятом отменённую году.
Я здесь затем, чтоб грустно улыбнуться,
И голову немного наклонить,
Подслушав обещание вернуться,
И клятву никогда не разлюбить.
Звенят пути, железные как нервы.
Свистит гудок, насмешливый, как дрозд.
Я здесь затем, чтоб как-нибудь проверить,
Зачем вокзалу надо столько слёз?!
Служебный долг, – отслеживать мгновенья,
Присматриваясь к вечности тайком,
Ловить! И продавать как коробейник,
Бессовестно вломившийся в вагон.
2016

Соната

Да это же не рельсы! Это струны!

И не пути железные, а лютня…

И никакие ветры не задуют

Меня своим дыханием попутным!


И никакие не погубят раны,

Какой бы ни была судьба жестокой, —

Я – огонёк, играющий с огнями

Потопленными в сумерках эпохи.


Гореть. Звучать. Будить. Терзать. Тревожить.

Скрести когтями ваше шито-крыто.

Я – музыка для заживо оглохших, —

Надежда в землю заживо зарытых.


Сквозь стук колёс, гудки, зубовный скрежет

Расслышишь не меня, а шелест сердца:

– Особый путь, – наверное железный.

И никуда от этого не деться!


Приезжие. Лимитчики. Бродяги…

Не-средний класс: рабочий и крестьянка…

Хромой чертяка и пропащий ангел,

Ушедший от охотника – подранком.


Здесь не пути железные, а лютня…

Не шпалы, а октавы звонких клавиш…

А я – соната про людские судьбы

И жизнь, которой ты не замечаешь.

2016

Железнодорожная колыбельная

У этой песни колыбельной
Нет ни мелодии, ни слов,
А только ритм и вдохновенье,
И обещанье сладких снов.
Однообразно… Монотонно…
Как будто с сердцем в унисон…
Стучат колёсами вагоны.
То ни о чём. То обо всём.
2012

Призрак капитализма

Лихие девяностые

Молитва

Прости России, Господи
Лихие девяностые.
Любовь к зелёным фантикам,
Бандитскую романтику.
Бродяг, барыг, инфляцию,
Провал приватизации.
Прорыв канализации,
Проезд в ковчеге зайцами,
Прохвостами и лисами,
Пронырливыми крысами,
Провоз пиратских коконов
В Прекрасное Далёкое.
2016

Аншлаг

Во дни войны, во дни чумы
Горою пир… А как иначе?
Который век идёт Шекспир.
Смеётся зал. Актёры плачут.
Толпа, кровавый, лютый зверь,
Страшна без масок и без грима.
Который век идёт Мольер.
Смеются все. Но над другими.
Самим себе простив грехи,
Карают грешников с задором.
Который век идёт Эсхил.
Смеются все. Смеются хором.
Они за смехом прячут страх,
Себе сознаться в том не смея.
Который век у них аншлаг
В несокрушимом Колизее.
2004

Улица советская

Заколочена изба, опустело стойло.
Сказка ложь, да в ней намёк на дела житейские:
Вышивает смерть крестом русские раздолья.
Зарастает бузиной улица Советская.
Плачет баба, плачет дед – внуков не дождаться.
Ни один из трёх сынов царства не наследует:
Старший – в цинковом гробу спит в тени акаций,
Младший – крепко водку пьёт, писем нет от среднего.
Плачут-стонут старики, поминают хлопцев.
Златоглавых сорванцов, маленьких-удаленьких.
Много утекло воды, высохли колодцы.
Деревянный журавель сломленный да сваленный.
Плачет-стонет чернозём: где мои работники?!
Вышивает смерть крестом русские рубахи.
Кабы не было беды – старший был бы пахарь,
Средний – мельником бы стал, а молодший – плотником.
2008

Одурела Русь

Диво дивное, чудо чудное—
Одурела Русь многолюдная…
Одурела Русь, одурманилась,
Поволокой сна затуманилась.
Одурела Русь, одурачена,
Всё, что было кровью оплачено,
Что слезами горькими полито,
Трудным потом нажито – продано.
Всё что было любо да дорого,
Всё, что отстояли у ворога,
Завещали внукам да правнукам,
Отдано за бражку да пряники.
За парчовый кус да сандалии,
Да за нитку бусин коралловых
Дурнями и дурами Родина
Пропита, проедена, продана.
Диво дивное, чудо чудное,
Осквернили Русь страхолюдины,
Испоганили, изувечили,
А народ молчит, не перечит им…