Стены веранды, окрашенные в спокойный бледно-голубой цвет, подействовали на обоих юношей умиротворяюще. Тутмос, хотя и был изрядно взволнован, обратил даже внимание на широкий декоративный фриз из лепестков розового лотоса, нежно проступающих на зеленом фоне.

Наконец хозяйка провела гостей в приемный зал, где их тотчас обволокло нежнейшим ароматом цветов. О, Камосу был прекрасно знаком сей волшебный и неповторимый запах! «Видимо, именно этот аромат, в сочетании со здешним вином, и обостряет плотские желания», – вновь подумалось ему.

Потолок зала поддерживался четырьмя декоративными колоннами, увитыми гирляндами из васильков и маков. Окна, расположенные почти под потолком, дабы избежать проникновения в помещение раскаленного воздуха, практически не давали света, поэтому зал дополнительно освещался лампами, наполненными кунжутным маслом[29].

Нарядность интерьера зала довершали многочисленные изображения цветов и плодов, увитых лентами, щедро нанесенные в простенках между окнами талантливой рукой безвестного художника. По стыку стен и потолка шел декоративный фриз из чередующихся между собой бутонов и цветков лотоса. Сам же потолок, окрашенный в ярко-синий цвет, был замысловато расписан сложными геометрическими орнаментами.

Кроме того, в приемном зале имелось несколько ниш, в которых располагались статуэтки богинь Хатхор, Сатис и карлика Бэса[30]. Перед статуэтками стояли небольшие – в виде каменных сосудов – алтари, куда хозяйка вкладывала папирусы с молитвами.

Здесь же, в зале, находились небольшой бассейн для омовений и место для гостей – специальное возвышение, украшенное темно-красным балдахином. На едва тлеющих углях жаровни, расположенной недалеко от гостевого возвышения, курились благовония, распространяющие по залу тот самый коварный цветочный аромат, одурманивающий любого – хоть искушенного мужчину, хоть неопытного юношу.

Из зала хорошо просматривалось небольшое соседнее помещение с лестницей, ведущей на крышу: некоторые посетители заведения Рафии предпочитали предаваться любовным безумствам в расположенных на плоской крыше дома шатрах, благо одновременно можно было наслаждаться вечерней прохладой и пением цикад.

По приглашению хозяйки эрпатор и сегер разместились на мягком ложе, усыпанном множеством маленьких подушечек и оснащенном спускающимся мягкими складками балдахином. От волнения Тутмос почувствовал легкое головокружение, но постарался придать как лицу, так и позе выражение расслабленного равнодушия. Однако когда к их ложу приблизились две молоденькие девушки-прислужницы, грациозно державшие в руках серебряные подносы с многочисленными яствами, от напускного равнодушия Тутмоса не осталось и следа: он снова заметно занервничал.

В этот момент к гостям, с кувшином вина, подошла и Рафия.

– Благородные сегеры, прошу вас отведать нашего традиционного напитка, – нараспев произнесла она приятным мелодичным голосом, тембр которого лет десять-пятнадцать назад наверняка мог свести с ума любого мужчину. – Убедитесь сами: его вкус выше всяческих похвал!

Тутмосу же, однако, было сейчас не до угощения: он буквально поедал глазами юных прислужниц. Что и говорить, девушки были несказанно хороши собою: стройные, с нежной блестящей кожей и миловидными чертами лица. Тончайшие хитоны, небрежно перехваченные по талии золотыми ремешками; имели глубокие, чуть ли не до пояса, разрезы, и воспаленному воображению эрпатора тотчас представились прекрасные длинные ноги. С неимоверным трудом юноша подавил в себе вожделение, сглотнув подступивший к горлу комок.

Девушки, словно уловив сокровенные мысли юноши, специально начали выставлять принесенные яства на низкий резной столик с излишней медлительностью и склонившись так, чтобы оба гостя могли различить под тончайшей тканью их одежд соблазнительные упругие груди, подобные спелым налитым яблокам.