– Отвечай! – прогремел я грозно под влиянием всплывшего литературного альтер-эго. – Веришь ты, Вера, Школе или нет?

– И да, и нет, – говорила она и нежными прикосновениями руки пыталась меня утихомирить.

– Да или нет? – Я поднял еще на три тона голос и услышал внутри себя эхо церковного «Отрицаешься ли сатаны, и всех дел его, и всех ангел его, и всего служения его, и всея гордыни его?..»

– Верю, – ответила она. – И ты тоже веришь.

– Я ухожу из Школы, – твердо сказал я. – Это не прикосновение к игре или чуду, а секта. И я прошу тебя пойти со мной, пока они не запудрили окончательно тебе ум.

Вера долго сидела молча, надавливая пальцами то на веки, то на лоб, закрывая и открывая лицо ладонями.

– Нет, – наконец сказала она. – Я хочу пройти пост. Мне нужно много энергии для моей цели. У меня есть цель.

– Вера! – не выдержал я, и голос сорвался, заставив Веру вздрогнуть. – Это кредит! И проценты за эту энергию ты заплатишь такие, что забудешь, как тебя зовут! Меня сейчас распирает от энергии, но я чувствую себя киноцефалом.

– Нет, – твердо повторила она и вышла из палатки.

У костра я ее обнял. Наше прощание было исполнено нежности и грусти, которую усугубляло то, что мы приехали в лес из разных городов и оказались здесь одновременно благодаря случайностям в наших жизнях.

Дорога с капища к ближайшему цивилизованному месту стоила мне ноутбука и кошелька. Меня обокрали. Проезжающий бетоновоз облил грязью (на той глухой дороге новый бетоновоз выглядел сюрреалистично). Потом прицепился клещ, сбил спортсмен-велосипедист, так что я получил травму руки и вынужден был искать пункт оказания медицинской помощи.

Вдобавок мне пришлось поработать две недели продавцом супермаркета, чтобы наскрести деньги на возвращение домой. Но и на временном месте работы меня ждал кулачный бой с мерчендайзером и, соответственно, оскудение заработка.

На вокзале, где я оставался ночевать (после школьных экзерсисов на сон было достаточно четырех часов, хотя прежде я нуждался в девяти часах отдыха), меня систематически одолевала полиция. Почему-то правоохранители решили, что я толкаю тут наркоту. Я боялся, что из-за моих недешевых тряпок они сочтут меня богатеньким и что-нибудь подкинут, чтобы потом доить моих родителей. И поэтому поспешил заселиться в хостел.

Пробирали нехорошие догадки: вдруг Школа не дает грести против течения, держит человека на привязи, следит за ним? О том, что кто-то из жильцов комнаты принадлежит к ее адептам, я, клянусь, сразу же почувствовал. «Кто из них?» – подумал я, оглядывая соседей и прикидывая тактику защиты в отношении каждого из них.

Один мужик, по имени Валерий, – коренастый, с двумя золотыми зубами, с засаленной головой в али-баба-штанах – стоял у зеркала и, кусая зажатое в левой руке яблоко, правой брил ту щеку, откуда оно выпирало. Он посмеивался и изрекал с набитым ртом, отстраняя машинку, что-то оптимистичное. Однако его смешки и деланый энтузиазм отдавали затхлым душком. Может быть, он переживал кризис среднего возраста или недавно развелся – на правой узловатой руке его, цвета кирпича, еще бледнел след от широченного кольца, какими обручались в советские времена.

Второй мужчина был моложе – лет двадцати – с рахитически впалой грудью, в очках. Он лежал на животе и тыкал в планшет, издавая звуки, отражающие и его настроение, и коллизии планшетного мира. Их, звуков, никто в комнате не замечал.

Третий, представившийся Анатолием, выглядел зрело и адекватно. На вид ему было около тридцати. Когда