– Видите ли, Лео… Вокруг больницы уже второй день, я бы выразилась, рыскает некая крайне настойчивая девица. Называющая себя вашей кузиной, Елизаветой Штепанек. Она настойчиво просила допустить ее к вам, я сначала так и собиралась сделать, но вскоре передумала…

– Почему?

– Как вам объяснить, Лео… Что-то в ней меня настораживает. Начнем с того, что это типичная американка, ни слова не знающая по-немецки, – а ведь вы здесь впервые, вы никогда в Америке прежде не бывали, и если, как она уверяет, вы с ней были друзьями детства, она обязана была жить в Австрии и знать немецкий… Да и ведет она себя не вполне так, как подобало бы любящей кузине, озабоченной судьбой родственника. Двое служителей говорили мне, что она пыталась, соблазняя их деньгами, выведать, как вы выглядите, каков ваш цвет волос, глаз, сложение – одним словом, выпытывала о вашей внешности, что опять-таки странно для близкой родственницы…

«Великолепно, – подумал Бестужев. – Умозаключения, сделавшие бы честь хорошему сыщику. Что ж, фройляйн Марта права: независимо от возраста, серьезным житейским опытом и сметкой обладают больничные сестры, служители в гостиницах и тому подобная публика, слишком многого им пришлось насмотреться и наслушаться, любой жандарм знаком с этими нехитрыми истинами и непременно их учитывает в работе…»

Ну конечно же! Она не знает, кто именно из двух выступает под именем Штепанека – с равным успехом можно в ее положении допускать оба варианта. Вот и пыталась…

Фройляйн Марта продолжала:

– Наши служители – люди дисциплинированные и ответственные, истинные немцы. Они прекрасно понимают, что им не след брать деньги у сторонних людей в обмен на рассказ о больных. Это неправильно, это непорядок… Поэтому оба, и Густав, и Михель, сразу же доложили мне об этой странной особе. Потом я сама с ней встретилась – и, как я уже говорила, она вызвала у меня определенное недоверие. Сегодня утром она снова появлялась и предложила деньги уже мне, – фройляйн Марта величественно выпрямилась, скрестив руки на груди. – Пришлось изложить этой прилипчивой особе мои моральные принципы… о, разумеется, в выражениях, не нарушающих правила приличий… Она, ничуть не смутившись отповедью, предложила мне вовсе уж несуразную сумму… – монументальная фройляйн фыркнула. – Боюсь, мне пришлось все же выйти за рамки приличий, но самую чуточку…

– Она достаточно высокая, ростом почти равна мне, верно? – спросил Бестужев. – У нее золотистые волосы, синие глаза, она довольно красивая…

Фройляйн Марта поджала губы:

– Ну что же, вполне допускаю, что подобные девицы могут казаться кому-то красивыми… Что до меня, на мой взгляд, такие особы не заслуживают иного определения, нежели «вертихвостки» – эти современные эмансипированные нахалки, сочетающие женское сложение с мужскими повадками… Но, в общем, вы очень точно ее описали. Выходит, вы все же знаете эту мисс Елизавету?

Приходилось лихорадочно импровизировать на ходу, потому что другого выхода просто не оставалось. Придав себе вид человека, охваченного благородным негодованием, Бестужев произнес сколько мог убедительнее:

– К великому моему сожалению, я ее знаю… Разумеется, никакая она мне не кузина… Фройляйн Марта, клянусь вам чем угодно, что это не связано ни с какими неприятностями… и уж тем более никаких неблаговидных поступков я не совершал… – он наконец ухватил ниточку! И заговорил гораздо уверенней: – С этой особой, мнимой кузиной, я познакомился на «Титанике». Боюсь делать твердые заключения по недостатку сведений, но, сдается мне, вы правы, относясь к ней подозрительно и даже, думается, неприязненно… Короче говоря, на корабле она предложила мне вступить в некое коммерческое предприятие, где моим вкладом должны были стать мои патенты. Не буду утомлять вас подробностями, они, в общем, несущественны… Надо вам знать, фройляйн Марта, мы, инженеры, люди отнюдь не романтические, такова уж профессия, делающая нас трезвыми прагматиками, не склонными поддаваться на красивые сказочки… Очень быстро у меня сложилось убеждение, что коммерческое предприятие, в которое она пытается меня втянуть, как бы это выразиться поделикатнее, внушает человеку трезвомыслящему и осторожному мало доверия… да что там, не внушает вовсе…