– Раджпуты его высочества махараджи! Не стреляйте! – донеслось в ответ.

– Ну а я махараджа собственной персоной.

Раджпуты радостно загомонили и побежали к хозяину. Видимо, обеспокоенная Сурама отправила их на поиски своего мужа. Отряд запоздалых спасателей вел офицер. Раджпуты были как на подбор: бородатые силачи со свирепыми лицами. Они чем-то напоминали русских казаков.

– Ваше высочество, – командир отсалютовал саблей португальцу, – госпожа рани беспокоилась, потому и послала нас сюда.

– Еще не отлита пуля, что пробьет мою дубленую шкуру, – усмехнулся Янес. – Что творится при дворе? Надеюсь, никого больше не отравили?

– Сейчас там столько стражи, что никто не решится даже приблизиться к дворцу.

– Значит, можно будет поужинать. Мы все ужасно проголодались, пока носились как угорелые по чертовым подземельям.

– У выхода ждут колесницы, запряженные зебу. Они мигом доставят вас во дворец.

– Это как нельзя кстати. В путь, друзья. И не спускайте глаз с нашего брамина.

Они стремительно преодолели последний переход и вылезли на поверхность неподалеку от полуразрушенной мечети. Там стояли четыре богато украшенные повозки[29] под золочеными куполами и с занавесями голубого шелка. В каждую из них была впряжена четверка белых горбатых быков-зебу с позолоченными рогами.

Часы Янеса показывали два часа пополуночи. Город крепко спал. Уличные масляные лампы, о которых ассамцы прежде могли разве что мечтать, начали гаснуть. Янес и Тремаль-Наик забрались в первую повозку, остальные расселись по оставшимся трем, и зебу резво поскакали по пустынным улицам. Возницам даже не приходилось подгонять их стрекалами. Через каких-нибудь полчаса они въехали в дворцовые ворота.

Приказав шикари остаться на страже у дверей в покои, Янес с Тремаль-Наиком, Каммамури, крысоловом и пленником вошли в ярко освещенный кабинет. Сурама, одетая в длинный, расшитый серебром халат белого шелка, увидев мужа, вскочила и кинулась к нему.

– О, мой господин! Сдается мне, ты поклялся жить так, чтобы я вечно дрожала от страха!

– Дорогая, на сей раз речь не об охоте, а о государственных делах. Мы поймали отравителя. Посмотри на него. Не побоялся выдать себя за брамина, а ведь он – жалкий пария.

– Думаешь, это он отравил наших министров?

– Мы его узнали. Теперь негодяй поведает, на кого работает. Нужно выяснить все обстоятельства дела.

Сурама пристально взглянула в лицо брамина, и ей сделалось не по себе. Рани зажмурилась, но и в темноте под закрытыми веками продолжала видеть горящие глаза, наделенные какой-то таинственной властью. Она прижалась к Янесу.

– Муж мой, позволь мне удалиться. Я боюсь этого человека.

– Боишься? Чего тебе бояться рядом с нами, моя маленькая рани?

– Его глаз.

Португалец бросил взгляд на пленника, яркие, тигриные глаза которого не отрывались от Сурамы, и чуть не накинулся на него с кулаками.

– Ах ты, подлец! – взревел он. – Будешь таращиться на мою жену, я тебе все кости переломаю! Сурама, иди отдыхай. Мы сами с ним разберемся.

Подождав, когда за Сурамой закроются двери, португалец приказал подать ужин и сел у овального стола. Слуги внесли холодное мясо, запеченную дичь и гигантский пудинг с фруктами.

Каммамури тем временем толкнул пленника в кресло и привязал его цепями, а для верности посадил рядом мастифов, пребывавших в скверном настроении и оттого непрерывно рычавших. Крысолов не решился есть за одним столом с махараджей и устроился на стуле позади брамина.

Все, не исключая пленника, которого отнюдь не обделили, набросились на еду. Ели они молча, с жадностью. Затем португалец, не предложивший лжебрамину даже стакана пива, не говоря уже о куреве, откинулся на спинку уютного кресла, закинул ногу на ногу и произнес: