Глава 8

Эмери, 22;

Нэш, 32

Эмери

Жжение.

Оно ползло вверх по моим пальцам, вниз по ребру запястья и по ладони.

Мои пальцы сжались. Распрямились. Костяшки пальцев согнулись. Разогнулись. Собрались в кулак. Я проделала это восемь раз, прежде чем смогла снова взять иглу и нить, не боясь лишиться руки.

Я бы выдерживала эту пытку каждый час, если бы это значило, что я создаю нечто осязаемое. Нечто, что нельзя у меня отнять. Что-то, за что я могла бы ухватиться и назвать своим.

Передо мной пять ярдов занавеса. Маркер для ткани лежал без колпачка у моего бедра. Я уронила иголку и нить, взяла маркер и размашистым движением провела им по ткани.

Не пишет.

Я потрясла его и попробовала снова.

По-прежнему пуст.

– Твою мать.

У меня не было денег на новый, а следующая зарплата придет только через неделю.

– Что случилось?

Я отключила Рида от громкой связи и прижала телефон к уху.

– В маркере кончились чернила. Ничего страшного. Это развлекательный проект.

Все мои проекты были развлекательными, включая это платье с баской, скроенное из шторы. У меня было ноль дизайнерских заказов и целая стопка неоплаченных счетов, которые я прятала в морозилке, чтобы не видеть их. Каждый раз, когда я думала о них, у меня возникало искушение залезть в свой трастовый фонд. Я никогда не поддавалась искушению. Благодаря своему упрямству и условиям, которые мать повесила над моей головой, словно отравленную омелу.

Напряжение в шее было еще одним знаком того, что мне нужно сосредоточиться, иначе я умру от сердечного приступа раньше, чем мне исполнится двадцать три. Из-за дерьмовой планировки и неспособности оплачивать счета за кондиционер жара здесь стояла невыносимая, несмотря на прохладу в десять градусов снаружи.

В моей студии площадью двести квадратных футов всегда было либо слишком холодно, либо слишком жарко, но при арендной плате в сто долларов в месяц у меня не было причин жаловаться. И начальника, которому можно было бы пожаловаться, рядом нет.

Телефон звякнул уведомлением от приложения «Объединенный Истридж».

Бенкинерсофобия: Я наконец узнал, кто такая Дурга. Богиня войны? Прошу, скажи мне, что у тебя есть сари.

Я фыркнула, не успев сдержаться. Три года назад «Истридж фонд» назначил моим анонимным другом по переписке Бена. Я не должна была устанавливать это приложение. Я не была жертвой. Я была дочерью того, чьими жертвами стали многие.

Но я была одинока и немного пьяна, мне не хватало двух долларов на оплату счетов за коммунальные услуги, и я куталась в рваное одеяло, чтобы согреться.

Прямо скажем, я отчаянно нуждалась в утешении.

Я хотела остановиться. Правда. Но Бен оказался тем, кого мне так не хватало, – другом. Иногда казалось, что мы – один разум в двух телах.

Одной ночью, когда флирт превратился во что-то опасное, мы заставили друг друга кончить одной лишь грязной перепиской. И что ж, это был кролик, которого никто из нас не мог засунуть обратно в шляпу.

Я быстро настрочила сообщение Бену.

Дурга: Ты три года ждал, чтобы узнать, что значит мой ник? Я нагуглила Бенкинерсофобию в первый же день.

Бенкинерсофобия: И?

Дурга: Ты не знаешь, что означает твое имя?

Бенкинерсофобия: Я использовал генератор имен пользователей. У меня нет времени для таких глупостей.

Но нашел время узнать, что такое «Дурга». Я закатила глаза, но улыбка тронула уголки моих губ.

Дурга: Бенкинерсофобия – страх не получить письмо из «Хогвартса» в свой одиннадцатый день рождения. Я была уверена, что сорвала куш, нарвавшись на «поттеромана». У нас было бы о чем поговорить.

Бенкинерсофобия: «Поттероман»?

Дурга: Боже, твое незнание культурных отсылок ужасает. Всегда можно поменять ник. Возможно, «Невпечатленный» подойдет тебе больше.