Бо мотает головой и одним глотком приканчивает пиво.

– И люди приезжают сюда, чтобы посмотреть на все это?

– Да. Мрачный туризм, так это называется. Обычно все превращается в охоту на ведьм: местные и туристы пытаются вычислить девушек, в которых вселились сестры, и найти ответственных за смерти.

– Разве не рискованно спекулировать на том, что нельзя доказать?

– Именно, – соглашаюсь я. – В первые годы после казни Маргариты, Авроры и Хейзел многих местных девушек повесили по подозрению в том, что в них вселились сестры. Но, очевидно, расправились не с теми, потому что год за годом сестры снова возвращаются.

– Допустим, твое тело выберет одна из сестер. Разве ты сама не будешь об этом знать? Разве не будешь помнить потом, когда все закончится? – Бо тянет ближе к огню натруженные, огрубевшие ладони.

Я отвожу взгляд.

– Некоторые девушки рассказывают о смутных летних воспоминаниях: будто бы они много целовались с разными парнями, много плавали в море, бродили где-то по ночам. Но, скорее всего, причина помутнения их разума в немереном количестве спиртного, а не в сестрах Свон. Говорят, сестры забирают тело вместе с памятью, а избранные ими девушки живут обычной жизнью, ведут себя естественно, и никто не догадывается, что они не те, за кого себя выдают. Уходя, сестры стирают лишние воспоминания, и хозяйки тел остаются в неведении. Если их разоблачат, город ни перед чем не остановится, чтобы покончить с проклятием.

– Даже перед убийством?

– Единственный способ не дать сестрам вернуться в море, это убить девушек, в которых они вселились.

Бо подается вперед и неотрывно смотрит на пламя костра – то ли вспоминает о чем-то, то ли мысленно он уже не здесь.

– И вы это празднуете каждый год… – наконец говорит он. – Напиваетесь и плаваете в бухте, хотя знаете, что будет дальше? Знаете, что умрут люди… Вы просто смирились?

Я понимаю, почему ему – чужаку – это кажется странным, но я рассказала как есть. Как было всегда.

– Наш город искупает свою вину. Двести лет назад мы утопили в океане трех девушек, и с тех пор расплачиваемся каждое лето. И мы не можем этого изменить.

– Но почему люди просто не уехали отсюда?

– Кое-кто уехал; но семьи, которые живут здесь с давних пор, предпочли остаться. Наверное, они считают это своим долгом.

Внезапно с моря налетает легкий бриз и раздувает костер. Искры выстреливают в небо, как напуганные светлячки. По толпе проносится волнение.

– Начинается! – кричит кто-то, стоящий у кромки воды. И все, кто сидел у костра, вскакивают и пробираются ближе к морю. Я тоже встаю и иду вперед.

– Что начинается? – спрашивает Бо.

– Песня.

Лунный свет стекает в море, образуя на воде призрачную дорожку.

Бо не торопится уходить от костра. Сидит, положив руки на колени и плотно сжав губы. Похоже, он во все это не верит. Но все-таки встает, оставив пустую банку из-под пива на песке, и идет следом за мной к воде, где уже столпилась куча народа. Многие девчонки насквозь мокрые и дрожат от холода.

– Тсс, – шепчет одна из них, и все замолкают. Никто даже не шелохнется.

Проходит несколько секунд, прохладный ветер скользит по поверхности моря, и я ловлю себя на том, что задержала дыхание. Каждое лето происходит одно и то же, но я прислушиваюсь и жду будто в первый раз. Как в театре: первые ноты из оркестровой ямы и вот-вот поднимется занавес.

И вот раздается тихое и томное, как летний день, подобие песни, слова которой неразличимы. Одни говорят, что она на французском, другие, что португальском, но перевода нет, потому что это не настоящий язык. Песня поднимается из океана и долетает до нас. Ласковая и чарующая, будто мать убаюкивает ребенка. И словно по сигналу, две девушки, стоящие у самой кромки воды, делают несколько неуверенных шагов в море, не в силах сопротивляться.