Тяжело вздохнув, сел за довольно большой деревянный стол, покрытый узорами и золотыми вкраплениями, похожими на перламутр. Прислуга моментально отреагировала, а мне хотелось хоть какой-то речи от родителей. Ведь, папуля, дома. Можно было бы и поздравить по-семейному сына, но все были слишком увлечены собой и своими «делами».

— Пап, ты ничего не забыл? — я не удержался, чтобы засунуть кость ему в горло.

Отец медленно поднял взгляд, а идеальный костюм серого цвета, сшитый на заказ, двигался вместе с ним, как вторая кожа. Мартынов Герман Платонович повернулся к жене и взглядом начал искать поддержку.

Мой отец выглядел в свои сорок девять достаточно молодо: слегка поддетые сединой виски, практически сливающиеся со светло-русым цветом волос, который достался мне; острый и узкий нос с еле заметной горбинкой на вытянутом лице смотрелся сурово; скулы, губы с идеальными линиями очень редко выходили из напряжённого состояния. Он словно всегда был с огромным колом в заднице. Отец пару раз стукнул пальцами по деревянной поверхности стола и будто бы посчитал от «трёх» до «одного», насупил брови и пристально посмотрел на меня глазами как у меня — голубой цвет по краям, а в середине с зелёным переливом.

Виталина Вадимовна, моя мать, подняла свои изумрудные очи, отложив наконец свой журнальчик и повторила жест отца пальцами. Мама настоящая фарфоровая кукла в свои сорок пять не без помощи «скульпторов». Спа, массажи, дорогие процедуры косметологов. Я уже и не помнил, какой она была настоящей. Не припоминал даже цвет волос, который в данный момент отливал белоснежно-пепельным переливом. Идеально было всё: нос, губы, скулы, ни одной морщинки и фигурка как у топ-модели. Единственное, что было своё и досталось от матери ей, это пышная грудь третьего размера. Моя мать всегда была поглощена деньгами, с рождения с золотой ложкой во рту, в отличие от отца. Высокомерная дрянь, которой палец в рот лучше не клади, иначе откусит по плечо. Она помогла отцу построить империю, и уже на протяжении двадцати пяти лет они идут рядом, поддерживая друг друга.

Папа на работе был жёстким боссом, но переходя порог дома млел перед красотой своей любимой жены. Нет, мой отец не подкаблучник, он просто чересчур сильно любит мою мать. Я стремился к такой же любви, но вечно попадались пустышки, которых интересовали лишь деньги, дорогая машина и моя красивая мордашка, идущая в комплекте.

— Виталина, — прокашлявшись, начал отец, окликнув мать.

— Герман, — мама свела брови, парируя.

— Ну, начинается, — громко цокнула Ева — одна из близняшек и маленькая копия своей матери надменным взглядом.

Регина — вторая из близняшек — молчала в тряпочку, хоть и была старше сестры на целую минуту. Она тряхнула своей золотистой шевелюрой, точь-в-точь как у меня и у сестры, и довольно улыбнулась.

И словно по щелчку пальцев в столовую впорхнула Нина Ивановна — экономка, помнящая, каким я был маленьким после приезда из роддома, а в эту минуту держащая в руках мой любимый шоколадный торт с двумя свечами в форме цифр «двадцать два». Я был немного смущён, но старался не подавать вида, что все эти игры в молчанку были специальным жестом.

Впервые в этот день все дома, а не на каких-нибудь встречах, поездках или ещё где-то.

— Мы уже устали ждать тебя, пока там намарафетишься, братик, — хихикнула Ева, отложив телефон.

— Загадывай желание, — тепло улыбнулась мне Нина Ивановна.

Я посмотрел на её лицо, глубоко тронутое старостью, седые волосы, собранные в тугую косу, и белый фартук, хорошо сочетающийся с хлопковым кремовым платьем. Когда она пришла в этот дом, в котором раньше жили бабушка с дедушкой, то мама была уже была беременна мной. Нине Ивановне было тридцать пять. И я осознал простую истину, — вместе со мной стареет и она. Единственный человек, который всегда был рядом. До появления близняшек, конечно же. Мать никогда не могла усидеть на месте и, словно по просьбе отца, быстро рожала детей, приводила фигуру в порядок и снова рвалась к своим шопингам-жмопингам, спа-сра и подружкам, которые имели такой же счёт в банке. Или же могла строить из себя леди в каком-нибудь загородном клубе в окружении змей, элиты и шампанского, стоящее как месячная зарплата нашего университетского куратора-преподавателя.