На следующий день нас разбудила та самая, вчерашняя, дежурная. Лицо серьезное – чайником. О вчерашнем – ни слова. Все собрались в чьем-то номере, где Пирузян дал нам последние «ЦУ» – во время доклада не дрейфить, говорить уверенно, на него все время посматривать и по его командам ориентироваться.

Прямо оттуда все гурьбой в сопровождении кого-то из местных отправились пешком куда-то вглубь городка, где была еще одна проходная, на которой мы предъявляли выданные вчера пропуска. На этой территории стояло несколько лабораторных корпусов, в один из которых нас всех и завели.

Мы поднялись на второй этаж, где находился еще один пост, и опять пришлось предъявлять пропуска. С бдительностью, надо сказать, здесь было все в порядке!

Там Пирузян и Володя нас покинули – ушли в зал, где все и должны были выступать, а дежурный по этажу провел оставшихся в конец коридора к окну, где стояла высокая урна, полная окурков. Все, как по команде, закурили.

Пошел какой-то общий научный трёп. Кто-то стал о чем-то рассказывать, водя пальцем по стеклу и рисуя на нем какой-то график. Эти его невинные движения почему-то взволновали дежурного, седевшего за своим столом у входа в коридор и не спускавшего с нас своих настороженных глаз.

Как-то он вдруг занервничал, схватил телефонную трубку и, заслоняя рот рукой, явно кому-то на нас наябедничал. Буквально через минуту появилась какая-то суровая дама с высокой пачкой больших коричневых общих тетрадей. Она, покосившись на оконное стекло, выдала каждому по тетрадке, заставила всех подписать их, а потом еще и расписаться в толстом гроссбухе. А после этого сухо предупредила, что если нужно что-то записать, то это можно делать только в прошнурованной и пронумерованной, индивидуальной тетради, и за отдельным столом, и не в коридоре, тем более у окна, а в специально оборудованной комнате, откуда выносить эти тетради категорически запрещено.

Когда она стала загонять нас в эту специальную комнату, оказавшуюся тут же рядом, я успел заметить, как бдительный дежурный подбежал к окну и стал тщательно протирать и без того чистое оконное стекло влажной тряпкой. Надо же, черт, – куда нас занесло. Да уж… Ребята здесь свое дело знают…

После этого предупреждения ни малейшего желание что-либо в этих тетрадях записывать ни у кого уже не осталось. Наоборот, все первым делом постарались побыстрей от них избавиться. Сразу же сложили их общей стопкой на столе.

Только успокоились, и тут, вдруг, вбегает давешний бдительный дежурный, да как гаркнет: Первый Асташкин, подготовиться Сарбашу! Асташкин за мной! – и выбежал.

Бедный Асташкин, аж подпрыгнул на стуле от неожиданности. Вскочил, весь бледный, за дежурным побежал. Я после этого как-то тоже немного стал мандражировать. Ведь надо же, как всегда, – второй. Даже и не спросишь, что там такое-то, а, впрочем, Асташкину то – еще хуже…

Когда я зашел в небольшой конференц-зал, и поздоровался, то первое, что бросилось в глаза – это стол, длинный такой, покрытый зеленым сукном. А за столом генералы сидят вдоль одной его стороны, как апостолы на картине «Тайная вечеря».

Много их, даже больше чем апостолов – штук, наверное, пятнадцать. Я плохо тогда разбирался в генеральских чинах, но судя по звездам, генералы всё серьезные. В светло серых кителях. В штанах с лампасами. У кого по две звезды на погонах, а у кого и по три.