– Анри! – поэт кинулся к нему, – О, Боже! Где ты был! Что с тобой?

– Оставь меня! У меня не хватило духа умереть в объятиях воды, так дай мне волю умереть в объятьях воздуха, – глухо произнес тот, сторонясь Пьера.

– Прости меня, я знаю, я так обидел тебя! Я был зол, все, что я наговорил, было ложью! что я сказал сегодня вечером, ложью. Я завидовал, я был чудовищно зол! Я умоляю, прости меня! Никто еще на свете не писал музыки прекраснее, чем ты!

– С чего я должен на тебя быть зол? С того, что я радовался, не замечая твоей печали? Я был так упоен собой, конечно, где было заметить! Ах, Пьер! Я поступил так глупо, – выдохнул музыкант и опустился на мостовую. Струйка крови побежала между его пальцами, руки разжались и, вместе с обломками скрипки, на траву упал старинный пистолет. – Господи! Нет! – крик Пьера разорвал сгустившийся мрак ночи, – Анри! Что ты натворил? За окном занималась заря, а убитый горем поэт все сидел у изголовья друга, он даже не заметил, как вошла в приоткрытую дверь та девушка, что хотела бежать с ним к реке, соседка снизу. Она тихо опустилась рядом и спросила:

– Он жив?

– Не знаю, – Пьер вздрогнул, – я принес его сюда, положил, и больше не трогал. Я молился, хотя и не умею, чтобы Бог забрал меня, а не его. Хотел бы я вернуться обратно, во вчерашний вечер, когда началась наша ссора.

– Пьер, – прошептал музыкант, – Пьер, где моя флейта?

– Анри, ты очнулся! Молчи, надо, наверное, послать за врачом, – поэт растерянно обернулся к соседке, – Вы не могли бы?

– Дай мне флейту. Ты слышишь? Я впервые слышу такую прекрасную мелодию. Почему она утром, ведь это утро Пьер?

– Я ее не слышу, но, Боже, никогда я не хотел чего-то больше, чем сейчас услышать ее....

– А я слышу, – произнесла девушка, – Я сыграю.

Она взяла в руки флейту, и звуки закружились по комнате: они лились, смеясь и плача. Девушка начала неспешно вальсировать в такт, рассветные лучи затопили комнату, струясь в восточное окно, а в западном, одна за одной, гасли звезды. Вальс кружился и летел, и вместе с ним кружилась душа Анри, следуя за мелодией, он уходил все дальше и дальше, ввысь. Музыка давно смолкла, но для него она теперь звучала вечно. Девушка положила на грудь музыканта флейту и негромко проговорила:

– Я все время слушала, как он играет. Он был гениален, как жаль, что случайная буря смяла этот дивный цветок, и он не успел распуститься.

– В том была только моя вина, – тихо промолвил Пьер, – И жестокое небо словно смеется надо мной, пока Вы играли, я писал. Быть может, Вы прочтете? – Прочтите лучше сами. Я думаю, он был бы рад за вас.

Одень на скрипку чехол,

Поставь ее в дальний угол,

Забудь навсегда о том,

Что пел при луне на убыль.

Забудь о северных водах,

О далеких холодных ветрах,

Забудь о долгих годах,

Или может, вернее, годах.

Забудь о хладных просторах,

Где снег тихо кружит в ночи,

Забудь омертвевшие горы,

Где в бездну летят ледники.

Забудь завывание ветра,

Он во тьме над твоей головой

Играл облаками неверными,

Что с севера мчатся толпой.

Пой о том, что привычно, понятно!

Что все смогут легко позабыть!

И не надо души напрасно

Своей музыкой чуждой будить.

Хорошо им! Привычно! Оставь их!

В этом жутком , но все-таки сне.

И не пой о чужом, о прекрасном,

О какой-то волшебной зиме.

Не зови их! Пойдут за тобою!

И, открывши однажды глаза,

Вдруг поймут, ужаснувшись душою,

Что без смысла прошли их года!

Ну зачем ты их все-таки будишь?!

И зачем их зовешь за собой?!

Не желают! А ты остаешься,

Чтобы слиться с безликой толпой?

Как привык избегать ты болота,

Сторонись неподвижного сна,

Пусть один, но зато путь свободный,