А как насчет Миас? Она родилась у одной из самых плодовитых женщин Ста островов. Ее мать пережила тринадцать рождений и теперь правила Ста островами, пользуясь заслуженным благоволением Старухи. Быть может, именно сильная кровь давала Миас власть, которой всегда будет не хватать остальным? Или причина в том, что она выросла в больших жилищах флота, проходила обучение среди спиральных камней, в оплетенных виноградной лозой и уходящих к небу куполах с круглыми основаниями, мерцавшими мириадами ярких красок, разбрызганных по камням, чтобы выпросить милость у Морской Старухи, Матери или Девы?

Мальчишки рыбаков никогда не получали приглашений к спиральным хижинам. В лучшем случае, их нанимали складывать крылья, лазать по такелажу и вращать колеса дуговых луков – и, конечно, умирать. Они нанимались умирать. Если им очень везло, перед смертью они становились казначеями, мастерами крыльев или гребцами, но не могли взойти на корму корабля без приглашения, ведь это место предназначалось для детей дарнов и избранников, которым благоволила Старуха.

Однако он здесь. И складывалось впечатление, что останется тут и будет носить шляпу хранителя-палубы, хотя ему никогда не понять, почему так случилось. Джорон не сомневался, что на борту есть и другие люди, умеющие хорошо считать.

Да и хотел ли он знать, почему Миас так поступила?

Стол в большой каюте вытащили из удобной колеи и придвинули к стене, белый пол разрисовали черными линиями и символами, которые Джорон хорошо знал, хотя ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, откуда, настолько странным было их появление здесь. Пока он пытался справиться с удивлением, Миас не обращала на него внимания, погрузившись в изучение начертанных на полу строк. Между тем курсер что-то бормотал себе под нос и рисовал новые знаки, добавляя их к длинной строке обожженным концом палочки и заканчивая изящным завитком, – одновременно их смысл отображался в сознании Джорона, вставая на место, точно каменная доска, занимающая свою позицию в конструкции.

Карта, незнакомая из-за своего огромного размера – на весь пол каюты, – а еще из-за того, что ее нарисовали не на птичьей коже, была не слишком точной: хорошо знакомые Джорону бухты и заливы превратились в гладкие участки, а многие береговые линии Ста островов практически исчезли из-за того, что не имели отношения к курсу, выбранному Миас. Символы и числа, нанесенные курсером, вертелись в его сознании, и возникала новая линия, изгибавшаяся по костяному полу, но только у него в голове – маршрут, по которому Миас собиралась направить «Дитя приливов», пересечь Архипелаг, пройти между островами и по каналам, пока они через полтора дня не окажутся в Корфинхьюме – если Восточные шторма будут к ним благосклонны.

– Канал Баффинли блокирован оползнем, – не успев подумать, сказал Джорон, потому что знал, слышал, как об этом говорили в какой-то таверне на материке, где жизнь была стабильной и не случалось землетрясений.

Кончик обожженной палочки курсера остановился на белом полу; он поднял свою скрытую капюшоном голову и посмотрел на Миас, а когда супруга корабля кивнула и нетерпеливо щелкнула пальцами, подтверждая слова Джорона, курсер вернулся к своим вычислениям, аккуратно стерев кусок карты, заново прокладывая путь, добавив, по прикидкам Джорона, четыре дополнительных часа к предстоявшему им путешествию.

– Как поет ветер? – спросила Миас.

Джорон не ответил, он не понял, кому она задала вопрос, ему или курсеру.

– Воздух все еще в бухте; шторма не станут нас благословлять или проклинать, – ответил курсер голосом, похожим на шепот. – Я вижу, как тучи бегут на восток, к горизонту, где солнце не сожжет их, супруга корабля. Я не слышу песни великих штормов. Лишь мелодию добрых ветров.