Роган отсалютовал страже, и те распахнули тяжелые двойные двери, чтобы впустить нашу компанию. Мы поднялись по ступеням в каменный зал, по которому гулко разносились звуки шагов. Внутри горели светильники, но немного. Час был поздний, а губернатор был бережливый, ну или пытался таким казаться.

– Ты ведь знаешь устав, – обратился ко мне Роган. Я отстегнул перевязь с мечами и протянул капитану Плакальщиц – Укоризну и Пощаду, не вынимая из ножен тяжёлые клинки. Тот передал их одному из гвардейцев и строго прищурился:

– Это всё?

– Я ведь занимался торговыми делами, а не ездил воевать. Это всё.

Меня всё равно обыскали, но я и не лгал. Роган вдруг фыркнул и отправил половину своего отряда обратно в казармы. Остальные пятеро сопроводили меня по длинному коридору и вверх на один пролёт по узкой лестнице, устроенной, очевидно, для прислуги. Величественная парадная лестница в главном зале не предназначалась для таких, как я; намёк был ясен.

Губернатор Хауэр обнаружился у себя в кабинете на втором этаже – восседал за большим столом с бокалом вина в руке. Даже в своём дорогом костюме, шитом на заказ, смотрелся он не в меру пузатым, к тому же светил плешью на полголовы. Жил губернатор роскошно, как бы ни пытался прослыть бережливым хозяином. Жил, по правде сказать, на излишне широкую ногу, что не лучшим образом сказывалось на здоровье. На вид можно было ему дать лет на десять больше действительного возраста.

Роган велел своим людям ждать в коридоре и уже в одиночку вошёл за мной в кабинет. Выражение лица губернатора меня насторожило. Я думал, что знаю, о чём предстоит разговор: о взятках, о денежных поборах и о том, как они, без сомнения, выросли, покуда меня не было. Теперь я не был в этом настолько уверен.

– Томас Благ, – протянул Хауэр.

– Да, господин губернатор, – ответил я. – Какая неожиданная любезность.

– А вот и нет, не неожиданная и совсем не любезность. Приведи мне хоть один довод, почему бы мне не приказать Рогану свернуть тебе шею.

– Чем же вам моя шея не угодила?

Тот воззрился на меня с гневом.

– Ты всего лишь пару дней как вернулся в Эллинбург, а город уже превращается в кладбище. В реке плавают трупы, переполох в обители – и не думай, будто матушка-настоятельница ни о чём мне не рассказала, – а теперь ещё и резня в Свечном закоулке. Ты, Благ, слишком уж распоясался.

– Я дрался на войне за королеву и за родину, и вот вернулся – и оказывается, меня обобрали до нитки, а мои люди у себя же дома мрут от голода. Думаете, могу я допустить такое?

– На войне ты дрался потому, что тебя призвали и принудили, так что не свисти мне тут. Королева и родина для тебя значат не больше, чем для меня, и оба мы об этом знаем.

Тут он был не прав, конечно, до известного предела, но сообщать об этом не было нужды. По крайней мере, пока.

– Это понятно, – говорю я вместо этого. – Так вы хотите, чтобы я безропотно сидел себе и смотрел, как другие наживаются на том, что я выстроил своими руками?

– Нет, – отвечал Хауэр. – Я так не думаю, и лишь поэтому ты ещё дышишь. Садись, Томас. Выпей вина.

Я сел в кресло с другой стороны стола, более чем уверенный, что сзади надо мной нависает фигура Рогана. Его могучими мозолистыми руками только бы шеи и сворачивать, а я был безоружен. Не беззащитен, конечно, но кулаками у меня получалось орудовать куда хуже, чем у Йохана. Если дойдёт до этого, тогда уж буду бороться с Роганом. Так что я сидел и про себя возносил молитвы Госпоже о том, чтобы эта ночь не оказалась той самой, когда суждено мне переплыть реку. Потянулся за кубком и графином, налил себе вина. Вообще мне больше по вкусу брага, но негоже ведь брезговать оказанным гостеприимством. Вино было крепкое и для меня слишком приторное, но я всё-таки выпил.