– Добрый день, – добродушно произнес он.

За его спиной появилась сияющая физиономия Игоря. Он стал протискиваться в дверной проем, заставив отца чуть выдвинуться вперед.

– Пап, я тебе уже как-то рассказывал. Это и есть Женя… Емельянов. Познакомьтесь. Жень, это мой папа – Альберт Михайлович Сосновский. Прошу любить и жаловать.

Старший Сосновский протянул ладонь для рукопожатия. Оно оказалось не сильным и не слабым. И руку Альберт Михайлович подавал почти что ладонью вверх, а после того, как пожал, накрыл сверху другой.

– Очень приятно Женя. Я помню – Игорек, когда вы познакомились, уши мне прожужжал о тебе, – лукаво заметил он, – И что же ты к нам так долго не мог собраться? – он прошел и сел в кресло, положив ногу на ногу.

– Так никто не приглашал, – в тоне хозяина квартиры с улыбкой ответил Женя и взглянул на младшего Сосновского, – Этот вопрос к Игорьку. А если серьезно… ну… вот как-то так сложилось.

– Ты садись, Женя, – Марина Витальевна перешла на «ты», – В ногах правды нет. Тем более, пока мы с Машей приготовим обед, у вас будет время поговорить с Альбертом Михайловичем… Да, Альберт? – обратилась она к мужу

– Правильно я говорю?

– Да, дорогая… А, может, чайку? Зеленого и без сахару, как мы в Средней Азии когда-то делали в жару, – он вопросительно посмотрел на Женю.

– Нет-нет, спасибо.

– А мне… пожалуй, да, – Альберт Михайлович перевел взгляд на жену, – Мариночка, с лимончиком, пожалуйста.

– Хорошо. А ты, Игорек?

– Нет, мам. Спасибо.

– Маш!? – позвала Марина Витальевна дочь, – Пойдем – поможешь мне: лучший отдых – это смена занятий, – и она ушла в кухню. А через минуту туда же своими ножками в розовых носочках продефилировала и Маша.

– Разрешите?

Жене никто не ответил. Помещение, в которое, постучавшись, заглянул, казалось совсем темным после улицы и пронизанного солнцем холла. В лицо пахнуло горячим и, показалось, влажным воздухом, отозвавшимся в носу специфическим канцелярским духом. Запах некачественной, превращавшейся в пыль с течением времени бумаги спорил с привнесенными хозяйкой кабинета ароматами дешевых духов и немолодого тучного тела. Светловолосая, со следами хны на седеющей голове женщина подняла глаза над очками и, молча, посмотрела сквозь него.

– Извините… я на работу пришел устраиваться, – Женя даже забыл поздороваться.

В глазах женщины появилось недоумение человека, которого оторвали от глубоких размышлений. Потом на какую-то долю секунды в них мелькнуло любопытство, но тут же исчезло за выработанной годами броней чиновничьего безразличия.

– Мы никого не берем, – сухо чеканя слова и отведя при этом глаза в сторону, бросила она.

– Как? – от неожиданности спросил Женя, – Обо мне же договаривались. Сказали – вы будете в курсе.

– С кем? И в курсе чего? – на лице женщины вновь появилось любопытство, и даже показалось, что она слегка улыбнулась, как взрослые улыбаются наивности детей, пытаясь оставаться серьезными.

«Ну вот, – пронзила мысль, – Насмешил кадровичку». Первоначальная неловкость, усилившись, потребовала равновесия. «Мымра!» – не замедлило позорно отреагировать подсознание.

– Меня Верницкий… Иван Иванович берет в свой отдел.

– Вот как? – с издевкой спросила кадровичка, – А почему же я об этом ничего не знаю?

– Не знаю, – пожал Женя плечами, – Мне сказали, что и с начальником экспедиции этот вопрос решен… А вы позвоните… – пришла спасительная догадка.

– Позвоню, позвоню, – перебила его женщина, – Как фамилия-то?

– Емельянов…

– Давай-ка документы… – уже более дружелюбно произнесла заведующая отделом кадров, – Посмотрю…

Он протянул трудовую, диплом и паспорт.