Умывшись снегом, парни шумной толпой вбежали в землянку и поочередно утирались рушником.

– Тять, – обратился Степан к отцу, – я бросил сена ко́ням. Хрупают.

– Надо бы к ключу сводить. Напоить.

– Ну! – утвердительно ответил сын.

Прежде чем позавтракать, отец достал из пестеря^>21 медный складень и, укрепив его на столе, встал на колени. Братья последовали его примеру. Прочитав краткую молитву о ниспослании им удачи, Алексей Поликарпович велел собирать на стол. Завтракали молча. Обглодав налимий хребет, отец оживился:

– Ну, ребятки, начнем, благословясь!

Вооружившись деревянными лопатами, парни сбросили снег с прошлогодних поленниц и с курганов, под которыми был сложен дерн.

– Не промерз? – спросил хозяин.

– Вроде нет. Как вчера уложили!

– Ладно! Теперь готовьте площадку под кучи. До земли!

Отдышавшись, молодежь ждала новых распоряжений, как солдаты сигнала к атаке.

– Давай, с Богом! – велел Алексей Поликарпович, перекрестясь.

На площадку со звоном летели чурки-плахи, легкие и сухие. Их укладывали одну на другую треугольным колодцем. Вокруг колодца торчком, одно к другому плотно ставили высохшие поленья. Внимательно оглядев размеры сооружения, отец приказал ставить другой ряд, третий, образуя неровный круг. Двое по лесенке взобрались наверх, двое подавали дрова, наращивая трубу-колодец.

– Будет, в самый раз! – распорядился Алексей Поликарпович и первым поднес кусок дерна к сложенным дровам. Словно изразцы к нарядной печке выкладывали они впятером пласт к пласту. Затем, закончив первый ряд, начали выкладывать второй слой. Одерновывали до темноты. У парней руки ныли в суставах, болели спины, рубахи взмокли от пота. На случай снегопада прикрыли колодец-трубу куском брезента.

– Юрта башкирска! – восхищенно проговорил Касьян. – Токо без двери.

– Ладно мы управились! – удовлетворенно сказал Алексей Поликарпович. – Дал бы господь завтре другую поставить…

Когда занялся новый день, отец велел поджигать. Вчера при свете костра закончили одерновывать вторую кучу. Утомленные парни утром заметно повеселели и с облегчением и радостью кидали в трубу дымящиеся головешки из костра, смольё, сухие сучья. Дым щекотал в ноздрях, слезил глаза, вызывал надсадный кашель. Пока поджигали, Касьян успел сварить пшенную кашу, сдобрив её льняным маслом. Её аромат не давал покоя Цыгану, и он волчком вертелся возле печурки.

– Ночью лису гонял. К жилью подходила, – рассказывал отец, бросив собаке остаток пирога с картошкой. – Ломики и лопаты припасены? – обратился он к Лаврентию. Спрашивал больше для порядка, хотя знал: все припасено и на месте.

– Другой раз, тятя, спрашиваешь, – недовольно ответил сын. – Вон, в углу стоят.

– Другой ли третий, а побегать сёдни придется… – сообщил отец таким тоном, словно парни всю неделю бездельничали.

Степан с Генкой переглянулись, а Генка пробурчал:

– Шесть дён дрыхли в землянке, пора и робить…

– Холера ты, Геннадий, добродушно проворчал Алексей Поликарпович, – ведь я к тому: самая-самая теперь важная кутерьма настанет. А ты: дрыхли…

Он сел на порог переобуваться, толкнув дверь. Снял валенки и торжественно-медленно надевал новые лапти с дощечками на подошвах. Через дощечки, ступнями ног он безошибочно станет определять колебания температуры внутри кучи.

– В прошлом годе, – продолжал он разговор о «самой важной кутерьме», – Федор Рябой две кучи проспал! Ну хуть бы баба рядом была, – хохотнул Алексей Поликарпович, покосившись на пятнадцатилетнего Касьяна.

– Подпалил, завернул в землянку перекусить и прикурнул до храпа!

Ладно ему ентот сон вскочил… Целковых на пятнадцать, а труда сколь! Што хыть видал во сне, спрашиваю, и где помощники были? Грелись у кучи и зенки на огонь пялили… – он бросил взгляд на юрты-кучи, потянул ноздрями воздух, озабоченно обратился к Степану: