Много мне для раннего развития дали ежедневные занятия с врачом в Киеве с января по март 1940 года. Дело в том, что на протяжении трех лет я сильно заикался. Заикаться я стал из-за испуга. Как сейчас помню тот момент, когда меня мальчишки постарше пытались затолкать под стоящую с работающим двигателем грузовую автомашину.
Маму в январе 1940 года направили на высшие курсы профдвижения в Киев. Она взяла меня с собой в надежде вылечить от заикания. Надежда ее оправдалась. Там она нашла профессора, который за три месяца меня полностью вылечил от этого недуга. Одним из элементов этого лечения был пересказ нараспев по слогам содержания книжек в картинках. Этих книжек у профессора было множество. Когда мы уезжали и прощались с ним, он посоветовал маме отдать меня в школу с шести лет, т. к. к школе я был практически подготовлен. Но в то время в школу принимали с 8–9 лет.
В школу с шести лет я не пошел, но с семи лет это удалось. Это был 1941 год.
Глава 2. Школьные годы
Это был год, с которого для меня, также как для многих моих сверстников, детство фактически закончилось. На плечи моего поколения легли далеко не детские заботы. Фактически все домашние дела легли на детские плечи. Хорошо, если были братья и сестры или бабушки, дедушки.
Отчима моего сразу забрали в армию. Мы с мамой остались вдвоем. Мама работала парикмахером при бане. Котельнич был областным мобилизационным городом Кировской области. Мобилизованные организованно, большими командами приводились в баню, где их подстригали, пропускали через санпропускник и переодевали в военную форму. Работала мама с раннего утра и до 12 ночи. Понятия о продолжительности рабочего дня практически не существовало, работали, пока не проходила вся прибывшая команда. Трудовое законодательство тех лет было очень строгим, за несколько минут опоздания на работу судили. Так что после ухода мамы на работу я оставался ответственным за все дела по дому с утра и до позднего вечера.
Ввели карточки на хлеб. Надо было еще найти, где их отоварить. Надвигалась зима, а дров у нас не было. Необходимо было сначала их заготовить. Маме дали разрешение их заготовить в лесу за рекой Вяткой недалеко от берега. Я помню, как лесник Мациевский, дом которого стоял чуть поодаль от берега реки, повел нас в лес, чтобы отметить, какие деревья можно валить на дрова. Это была моя первая «взрослая» работа. Мациевский научил нас, как надо подпиливать и валить деревья. Два дня мы с мамой занимались этой работой. Дрова заготовили, сложили их в штабель. Осенью, когда река замерзла, и установился санный путь, эти дрова перевезли домой на двух санях военные, подчинённые отчима (их часть некоторое время располагалась в Котельниче перед отправкой на фронт).
Этот лес еще не раз выручал нас во время войны. Зимой мы на санках возили сучки и хворост для топки печки, летом собирали грибы и ягоды. В лесу росли дубы. Местная кооперация принимала желуди в обмен на водку. Водка была общепризнанной валютой, на которую можно было выменять что угодно из продуктов, приобрести дрова или получить любые услуги по вопросам, которые сами мы решить были не в состоянии.
На реке существовал перевоз, состоящий из парома с ручным приводом для переправы повозок, и больших весельных лодок для перевозки людей. Грузопоток был неравномерный по времени суток, поскольку лодки с берега на берег доставлялись самими пассажирами. Вечером из «за реки» было приехать довольно трудно и не всегда безопасно, поскольку лодки были, как правило, переполнены. Я вспоминаю несколько критичных случаев, когда лодка, в которой мы с мамой, нагружённые желудями, переправлялись, хватала воды через борт.