Я бы тоже рванул, но только ноги у меня к земле приросли. Стою, как вкопанный, шаг сделать не могу. Как во сне иногда бывает. Замер, словно муха в янтаре, трепыхаюсь, дёргаюсь, а всё зря. Потом смотрю – огни погасли, и вроде как дверь на боку этой штуки появилась. Прямоугольник световыми линиями очертился, а потом в сторону сдвинулся. И за дверью этой – туман и что-то в нём шевелится.

Дальше не помню, провал. Потемнело в глазах, очнулся возле дома, в палисаднике. Лежу на травке, мёрзну, а про себя думаю – приснилось или нет? Оказалось, нет, вечером уж все телеканалы трещали о Прибытии. Иноземные гости, ура, ура, дождались. Гости… вот вам и гости. То ли они меня до дома тогда довезли, то ли я сам в беспамятстве дошёл, точно не знаю. А только лежал я там, пока отец меня не нашёл и домой на руках не отнёс. И с того дня уж не выходил из дома лет семь.

* * *

Алекс немного помолчал, потом вежливо откашлялся.

– Хм. Так, понятно, да… Я читал, у вас начались приступы агорафобии? Это сразу после контакта или…

– Сразу. Утром я просто не смог выйти на улицу.

Я замолчал, мысленно прокручивая в памяти те дни. Какие там этапы принятия: отрицание, гнев, торг? Классика.

Сначала ни я, ни родители не поняли, что происходит. Думали, это просто шок после пережитого, пройдёт. Но дома я чувствовал себя довольно сносно, не сказать, что прям какой-то шок. А стоило приблизиться к двери – сразу начинались панические атаки. Ну, так это потом доктора объясняли, «панические атаки». Горло перехватывало, руки тряслись, а голова просто взрывалась от боли.

Световые пятна перед глазами, напряжение в плечах и шее… И страх, лютый страх. Казалось – вот сейчас выйду туда, и упаду, не удержусь на ногах. А небо сверху придавит, ляжет тяжёлой плитой и расплющит кости.

Приходили врачи: психиатры, психологи. Прописывали таблетки. Мануальщики, экстрасенсы, да кого только не было! Отец еще попробовал меня на машине вывезти закутанного в одеяло, а потом в безлюдном месте распаковать. Так чуть коньки не отбросил, дышать не мог. Ни единого вздоха не сделал, пока он меня обратно в машину не запихнул. В машине – оно ещё так-сяк, тяжело, но дышать хоть можно. А на улице…

В общем, с футболом мне тогда пришлось завязать.

– Ясно.

Я вздрогнул и с удивлением посмотрел на него.

Что ему ясно? Кажется, последние несколько минут я молчал.

Или это реплика к «не смог выйти на улицу»? Точно. Выдержал паузу, теперь намекает, что ждёт продолжения. Ну, хоть не начал качать головой и цокать языком с сочувствующей рожей.

Я показал ему большой палец – молодец, есть-таки определённый профессионализм.

– Вы были рады? – Он неверно истолковал жест. – Но разве…

– Не был я рад. Я. у меня жизнь сломалась. В тот день, понимаешь? Я рождён был для футбола. С трёх лет с мячом не расставался, соседи шутили, что и родился с ним, видимо. На поле… на поле я был живым. По крайней мере, более живым, чем где бы то ни было. Ни в школе, ни в родительской квартире, ни с друзьями никогда не было такого чувства – острого, яркого. Чувства… ну как тебе сказать? Драйва. Школа что? Так, ожидание. Самая жизнь – она всегда на поле.

Из-за перегородки за моей спиной донёсся слабый стук.

Алекс вздрогнул и бросил взгляд на перегородку. Потом снова уставился на меня.

– Это же министр? То есть, заместитель министра… Джордан Ларго, верно? Он там?

Я хмыкнул.

– Ну, других заложников у меня нет. Пытается привлечь внимание, засранец.

– С ним… точно всё в порядке?

– В полном.

Он помолчал, хмуря брови. Неуверенно кивнул.

– Что ж, у меня нет оснований вам не доверять. Вернёмся к нашей беседе. Итак, вы говорили, что в футболе и этих вот тренировках была вся ваша жизнь?