Коли рухнула жизнь, вина терпки неси
Покрепчее, пиит, из Господних подвалов,
Хоть умоем Твое, Господарь, небеси,
Тризну справим в слезах, исчезая со балов.
Дева-лебедь зачем агнцев тихо зовет,
Здесь одна царит Смерть и тризнится во гробе,
И куражится всласть, и к зерцалам нейдет,
Аль обочь их черно, яко в перстной утробе.
И не светит Звезда в новогодней нощи,
И никак обойти мы не можем юдольны
Круги, чадную ель, Иисус, не ищи,
А и были купцы в Рождестве хлебосольны.
Даже память саму о закланных агнцах
Иглой той мишурой на века угасили,
Огнево и стоим в серебряных венцах,
Сберегли их, Господь, а голов не сносили.
Тайной вечери дым, золотея, с перста
Иисусе летит, вижди, Господе, татей —
Обрали ж до костей, а Твоя лепота
Над крухой прахорей только ярче и златей.
«Сладко иродам гробы сквернить…»
Сладко иродам гробы сквернить,
Безъязыким уродовать слог,
Как начнут колокольни звонить —
И на Божеский ступим порог.
Ныне всяк с червоточиной шпиль,
Кольца змей растеклись от Крестов,
Из родных палестин донести ль
Тени красных и черных цветов.
Ах, поблекли сии на плаще
Князя тьмы и горят истемна,
Их пурпуру мы тризнили втще,
Лишь во очи забилась она.
Лядный бут нам ко гробам снесли,
Вяще свечек терничный нагар,
От обрядовой этой земли
Невысоко до райских гагар.
Перешли мы, Господь, те цветки
Вдоль могил сиротливых своих,
И украсили щедро венки
Темнопурпурной кровию их.
«Отзвучали псалмы, лишь тяжелая лира…»
Отзвучали псалмы, лишь тяжелая лира
Иногда будет сумрачный дух потрясать.
То, о чем ты молила у млечного клира,
Не сбылось, и, возжегшись, начнет угасать.
Все мольбы теперь, все ожиданья напрасны,
Потому что на вечность рассчитан обряд,
Потому что деревья уже темнокрасны
И под золотом слез капли крови горят.
Наливаются мукой угрюмые очи,
В них угольные тускло мерцают огни.
Ты просила продлить безмятежные ночи
И тебе даровали безумные дни.
Мы, навеки забытые звездным приходом,
Дуновение пьем богоносной чумы.
Знаю, стала бы смерть слишком легким исходом
Для прибитых к крестам цветниками зимы.
Привыкай же пока к этим черным полотнам,
Обводи краской смерти немые уста,
Может, после нее только и распахнет нам
Сад страданий свои огневые врата.
«Из огня голубого кроясь…»
Из огня голубого кроясь,
Тяжко блещет беззвездная чара.
Наша твердь на костях вознеслась,
Вся горя, как небесная кара.
Белой лестницы в ней не ищи,
Мы были о Звезде нетлеенны,
Виноградные эти ключи
Для отроков иных разлиенны.
В рае маковом Бога молят
Ангелов световольные тени,
Обелят нас еще, обелят,
На лазурные кликнут ступени.
Вспоминай хоть во снах обо мне,
Только там где нас нет, мы пребудем.
И забудем о вечной весне,
Друг о друге легко позабудем.
Что и праздновать юности бал,
Он горел мелованным огонем,
Ныне маковник Божеский ал,
Мы стопами его не затронем.
Не сотронуть райских цветников,
От земли до небес ли тянуться,
Буде ангельский темен альков,
Положат нам одесно вернуться.
Были, Господь, мучители злы,
Настигали Твоех полукровок,
А и райские сны тяжелы,
Всякий ангельчик лепо неловок.
Благ тот маковник алый в Твоем
Светлом рае, а всё недокрашен,
Хоть серебро еще разлием,
Хоть алмазы достанем из брашен.
Ссеребрим липы темных аллей,
Огнь прельем в теневые альковы,
Сами будем дорожек белей,
Лунных венчиков, аще маковы.
А не всяким даруется цвет
Светломаковый, цвете венечный,
Этот Божиий троновый свет
Для однех лишь невинников млечный.
Будем, будем еще пресветлы,
Вознесемся, тогда удивится
Челядь злобная, тьмы ангелы
Разве тернию смогут увиться.
За одни лишь о счастье мольбы,
Над планидой кровавой полеты
В черный вакуум гиблой судьбы
Тя вобили святые высоты.
«Не мучителям звезды с небес доставать…»