Константиновский махнул рукой в сторону кормы судна. Егоров кивнул.

– Честно говоря, туда и планирую направиться. Вы…

– Проводить? Да, разумеется, я обещал. К тому же, было поручения товарища капитана, – Константиновский виновато отвёл взгляд и потом взглянул на одну из девушек в группе инженеров. – Просто сейчас конец смены и я…

– Нет-нет, не смею задерживать! – замахал руками Егоров. – Я всё понимаю. Не планирую пробыть там долго, просто разведаю обстановку.

Матрос воспрянул духом и посоветовал.

– Будьте осторожны. Планшет и дорогие личные вещи брать не рекомендую. Остановка трамвая в конце улицы. И не забудьте получить местную валюту, распространённую в посёлке. Кредиты там не в ходу. Дань традиции.

– Валюту? Какой такой традиции? – не понял Егоров.

– О, вы не знаете? Лучше всего вам объяснят в ларьке «Дефицит».

Егоров кивнул и вернулся к лавке с соответствующей вывеской. Внутри сидел хмурый юноша в потрёпанной красно-синей куртке и странном головном уборе. На коленях у него лежала древняя цифровая игрушка, в которой нужно было взрывать овец, стреляя по ним лягушками.

Ассортиментом лавка, несмотря на претенциозное название, не блистала. Десяток бутылок крепкого алкоголя средней паршивости, табак, духи и нижнее бельё. Основным же товаром были планшеты и мобильные устройства, вышедшие из употребления тридцать, а то и сорок лет назад. Более всего Леонида удивила огромная коробка, доверху набитая одноразовыми мобильниками «Никель-5», распространёнными на Новом Качканаре, Тугулыме, Гагарке и тому подобных дырах. Рядом висела табличка:

«Курс дня: покупка – 29, продажа – 33 союзных кредитов»

– Добрый день! – обратился к продавцу Егоров. – Не подскажите, почём у вас местная валюта? Мне сказали, что она необходима в посёлке.

Продавец наконец-то обратил внимание на посетителя, поморщившись, отложил игру и привстал, поправив кепку.

– И вам, судрь, доброго здоровья. Вы с какой целью интересуетесь?

– Ну… Я буду находиться на судне ещё несколько недель, и, думаю, мне нужно будет чем-то платить.

– Платить… Платить мне или кому из торговцев вам, судрь, как гостю иноземному, будет сподручнее союзными кредитами. А с обитателями посёлка, скажем, вы сможете вступать только весьма в своеобразные экономические отношения. Решительно не понимаю, судрь, зачем вам туда нужно. Без, так сказать, централизованной экскурсии.

Речь продавца, который, несомненно, оказался аборигеном, была чересчур витиеватой и изобиловала не вполне цензурными старинными междометиями.

– Какие именно отношения?

– Своеобразные. В посёлке повсеместно используется бартер. Но вам чаще придётся отдавать, чем брать. Таковы наши непоколебимые, судрь, вековые традиции!

Звучало весьма странно, особенно про «отдавать», но Егоров не унимался.

– Если бартер, то что является валютой?

– Мобилы, – продавец кивнул в сторону коробки. – Есть ещё пиво и семки, но это, судрь, не ко мне, это в посёлке. Нынешний курс мобилы к союзным вы, судрь, можете лицезреть на табличке.

Егоров пораскинул мозгами и достал расчетную карту. Поднёс к глазу.

– Пожалуй, дайте четыре… нет, три мобилы.

– Не маловато?

– Я же смогу их в случае чего обменять на, как вы говорите, пиво?

– Всенепременно, – кивнул продавец, почему-то хитро улыбнувшись.

Затем снял с карточки сумму за три мобилы, сунул руку в корзину и протянул валюту Егорову. Тот машинально поблагодарил и уже направлялся к выходу, когда продавец бросил ему в догонку.

– Лучше, судрь, рассуйте по разным карманам. Мало ли чего.

На кошельке осталось двадцать восемь тысяч с копейками.

Поэт кивнул, чувствуя лёгкое волнение после общения с первым настоящим аборигеном, и направился вперёд по улице, где, если верить Константиновскому, была остановка трамвая.