– А почему ты, Николай, своего приятеля Петра или Женьку-тракториста не привлекаешь к народной дружине? – спросила Варвара Степановна.

– Так ведь Пётр получил удар сковородкой по голове.

– Да ты что?! – всплеснула руками старуха.

– Мало нам неопознанных хищных тряпок, летающих в воздухе и огромных пауков, так ещё несознательные гражданки увечья своим мужьям наносят! – с возмущением произнёс участковый.

– Так это Надежда Петра сковородкой двинула? – всплеснула руками Варвара Степановна и спросила:

– Так ты арестовал Надежду?

– Да разве ж сейчас до арестов? – махнул рукой Николай. – Протокол некогда составить. И сдавать правонарушителей некуда. В отделение полиции в Райске их теперь не так просто доставить.

– Да ты и раньше-то за всю свою службу наших, деревенских, никогда в арестовывал, – вспомнила Варвара Степановна. – Хотя соседа моего, Гордея, порой следовало бы сдать в отделение. Ведь хулиганом он был до армии. А как вернулся со службы домой, запил. Его мать сильно из-за его поведения расстраивается.

– Что же мне ничего неизвестно о его пьянстве? – сказал участковый и посмотрел на стоявшую по соседству избу с железной ржавой крышей.

– Мать Гордея меня просила никому не рассказывать о таком увлечении своего сына. Не хочет Пелагея Ивановна, чтобы люди узнали о его беспробудном пьянстве, – пояснила Варвара Степановна. – Понятное дело, кому же хочется сор из избы выносить?

– Так это он просто гуляет после возвращения домой, – усмехнулся Митрич. – Его пьянство – есть понятное выражение радости после счастливого возвращения в родные края. Вовсе это не означает, что его армия не воспитала в лучших традициях, так сказать…

– Почему же? Воспитала. Он присмиревший теперь стал. Пьёт, но по-тихому. Да всё равно остальные соседи о запое Гордея знают. И не только соседи. Наверняка и Митрич в курсе, – сказала Варвара Степановна.

– Это так, Митрич? – спросил Николай.

– Так, – нехотя ответил Митрич.

– А мне что же не сказал?

– Да у тебя ведь и своих забот хватает. Зачем зря расстраивать?

– Плохой я участковый. Многого не знаю, что творится в Митинке. Надо мне с Гордеем поговорить, – решил Николай.

– Так ведь он не дебоширит, как раньше. Говорю тебе – гуляет он на радостях! – сказал Митрич.

Участковый махнул рукой, поправил фуражку и решительно направился к избе Пелагеи Ивановны. Николай постучал в дверь, которая вскоре отворилась. На пороге стояла невысокая седая круглолицая женщина лет пятидесяти с добрыми голубыми глазами. Она была в тёмно-зелёном платье и сером, надвинутым на лоб платке.

– Пелагея Ивановна, – обратился к старушке участковый, – слышал я, что Гордей вернулся из армии.

– Зачем он тебе понадобился? Мой Гордей не выходил в эти дни на улицу. Набедокурить он не успел, – подозрительно взглянув на участкового, сказала Пелагея Ивановна.

– Расспросить мне его надо.

– А не арестуешь его?

– Пока не за что его арестовывать.

– Ладно. Что в дверях-то стоишь? Проходи. А что это за мужики с оружием возле соседского дома собрались? Откуда они? – удивилась Пелагея.

– Все об этом спрашивают, – сказал Николай, заходя в сени и снимая фуражку. – Митрича и Тимофея ты знаешь, а остальные – гости старой Саломеи.

– Заходите, люди добрые, в дом! Отдохнёте, чайку попьёте, – выйдя на крыльцо, позвала мужиков Пелагея Ивановна.

Мужчины прошли в её избу. Лишь Тимофей остался возле соседской избы, продолжая оправдываться перед Степановной.

Участковый, Перегудов, Алексей и Олег зашли в комнату. Митрич встал в дверях. Возле дальней стены на железной кровати в грязных ботинках лежал Гордей. Увидев вошедших, заросший щетиной плечистый светловолосый юноша в мятой синей рубашке и длинных чёрных трусах приподнялся и сел на кровать. Он обвёл гостей мутным взглядом и проговорил: