А теперь о том, что представляет очень большой интерес для меня лично – конечно же, о литературе. Совсем ещё недавно были времена, когда народ у нас считался «самым читающим». Из-за этого совсем нетрудно было прослыть гениальным писателем, даже если ты таковым не являлся. Нет, я не хочу сказать, что, например, Улицкая или Толстая – посредственности. Но когда я слышу о том, что Улицкую наградили высшей наградой Франции – орденом Почётного Легиона, я начинаю остро ощущать, что судьба ко мне, полуголодной и бездомной, очень несправедлива. Когда человек начал писать во времена, в которые большинство читает только электронные книги, а пишущих развелось как собак нерезаных, то будь ты хоть самим Фёдор Михалычем, не светит тебе ни фига… Пройдут мимо и не заметят, как пустое место. И умрёшь ты под забором собачьей смертью, мечтая… нет, не о славе, а всего лишь о бутерброде с колбаской.

Визгливый голос шизички разносился по всему бомжатнику. Она общалась с «умным человеком» – сама с собой. Её знал весь посёлок – одним она крупно насолила, других объегорила, потому что была наглой и хитрой. В местной администрации работали одни женщины, и поначалу она брала их за вымя своим напором, перед которым эти провинциальные чиновницы просто терялись. Она писала во все места, жалуясь на несчастных замордованных тёток – в Думу, в областные вышестоящие организации, кажется, только до президента не дошла, здраво рассудив, что у него таких много миллионов. Быть шизичкой совсем не обязательно быть дурой…

Администрация выделила ей лучшую комнату, прописав её там, правда, домик этот уже давно был практически нежилым, давно пора его было сносить. Но сейчас принято делать деньги на всём, и чиновники в этом плане тоже были не промах – они драли плату за отсутствие минимальных удобств по полной. Правда, шизичка – её звали Лена – и не думала платить. Во-первых, платить было нечем – хоть ей было всего сорок лет, работать она не желала. Вот ещё! Живёт же как-то и без работы всю жизнь – ну зачем менять свой образ жизни? Во-вторых, она прекрасно понимала, что никто её отсюда не выселит, и она может жить здесь до конца своей бурной жизни, и что бы она ни сделала, она всё равно останется безнаказанной, это она усвоила ещё с детства и всегда успешно пользовалась этим.

Захватив ещё парочку комнат под свои нужды (например, для сушки тряпок – делать-то было нечего, а каким-то нечистым путём давным-давно удалось приобрести стиральную машинку – впрочем, может быть, она её украла у какой-нибудь раззявы, история покрыта мраком. А так она была вроде бы «при деле», каждый день что-то стирала, хотя одежды у нее не было, ходила в совершенно драных штанах), она чувствовала себя полной хозяйкой бомжатника. Здесь жили еще три пожилых женщины, которых она посыпала грязными ругательствами, толку-то, что они ходили жаловаться? Ну, пришла какая-то девушка из полиции, Лена сделала вид, что её нет дома, на том всё и кончилось.

Это всё были семечки, Лена лелеяла планы поджечь домик вместе с обитателями и вообще не скрывала, что её так достали, что она носит с собой острый тесак и намерена кого-нибудь прирезать, кто попадёт под горячую руку. Всем было наплевать. В полиции сказали – вот подожжёт или зарежет, тогда и будем принимать меры. А пока что, как уже упоминалось, Лену не могли даже элементарно выселить, хоть она ни за что не платила, и коммунальных долгов у неё накопилось на баснословную сумму. Впрочем, постановление о выселении существовало, но много ли таких постановлений выполняется в нашей стране?