Мне стало грустно. Если доктора выявили проблемы с сердцем, службе пришёл конец. С меня живого они не слезут.

– Признаки, или конкретно?

Доктор усмехнулся.

– А, что такое кардиомегалия ты, значит, знаешь?

– Да, и ладно, если честно! Проблемы с кардио, значит службе амба.

Доктор хмыкнул.

– Не горячись, товарищ полковник. Сердце у тебя увеличено, но, вроде как равномерно. Болей у тебя нет, шумов, утомляемости нет, потливость нормальная, отдышка отсутствует. Ты в хорошем физическом состоянии. Однако…

– Ох, это мне «однако», – подумал я.

– Надо понаблюдаться. У мужиков кардиомегалия, это через пять лет смерть в девяти случаев из десяти.

– Да и ладно, – облегчённо вздохнул я. – Пять лет – тоже неплохо.

– Оптимист ты, товарищ полковник, – сказал и от души заржал доктор. – Короче, так… Выписываю тебе направление на обследование. Полежишь недельку в госпитале, поухаживаешь за медсестричками. Так и не женился второй раз?

– А зачем? Мне и первой хватает…

– Ты ж, вроде, того?

– Помирились… Давно уже…

– Молодца.

* * *

Умшу легко расшифровал язык своего реципиента и стал понимать, что своими действиями может навредить его статусу. Реципиент оказался не из числа простых обывателей, а человеком, исполняющим функции их защитника от вторжения иных форм жизни. Как, например, тохов. Это осложнило положение Умшу, которому как-то надо было раскрыться Михаилу. Так именовали симбионта окружающие.

Умшу понимал, что Михаил почему-то не выдал местоположение челнока, и это вселяло в Умшу надежду, что контакт произойдёт «нежно» и без нервных срывов.

Тох не знал, о чём думает симбионт, но в оперативную память нет-нет да попадала информация о челноке и о погибшем «исследователе».

Усиление животворного насоса уже привело симбионта в клинику, где его тело начали изучать. Умшу даже забеспокоился, что могут обнаружить и его, но оборудование клиники оказалось настолько отсталым, что его возможности с трудом давали относительно объективную информацию о теле. И то, только на уровне простейших технологий сканирования. О полном анализе процессов организма эта цивилизация могла только мечтать. И мечтала, судя по разочарованным высказываниям исследовавших тело специалистов.

* * *

– Нет, Шелест, – с сожалением сказал военврач. – Ничего отрицательного про ваш организм сказать не могу. Сердце увеличено, да, но функционирует полноценно. Сбои произошли от глубоководного погружения. Скорее всего… Мы тут с коллегами совещались-совещались, но к единому мнению так и не пришли. Те ритмы, что показали приборы во время декомпрессии куда-то бесследно исчезли. Так, в общем-то, бывает иногда, но…

– Я здоров или нет? – Спросил я. – Вы меня отпускаете?

Капитан первого ранга почесал подбородок.

– Очень не хотелось бы, но оснований задерживать вас нет. Командование ваше нас задёргало. Говорят, стоит процесс подготовки каких-то специальных групп.

– Так… Это… Вроде, как есть потребность флота.

– Ну ладно-ладно… Это ваши хитрости… И нам знать о них ни к чему.

– «Да, кто тебе и скажет-то?», – подумал я.

На остров мы добирались вместе с Палычем на его машине. Он как раз торчал в штабе флота и забрал меня из госпиталя, когда я ему позвонил. Сентябрь заканчивался, и ветры посрывали всю листву. Остров насторожился в ожидании зимы. Я давно замечал это и чувствовал его напряжение, которое будет держаться до первого снега и совсем исчезнет с замерзанием бухты. Но нас в это время обычно сплавляли куда-нибудь на юга, оставляя объекты под охраной техники.

Я отказался от предложения Палыча «накатить» и отправился в свой «коттедж». Позиция вечного прикомандированного к отряду давала преимущество в организации моего быта, как представителя контразведки ТОФа. Вот я и воспользовался законными привилегиями, выбив себе еще лет семь назад строительство небольшого домика о трёх комнатах из валявшихся триста лет на территории сэндвич-панелей.