– Возьми, Жанна, – протянул он букет и торт. – А если мешаю, могу и уйти.

– Ладно, Толян, – сжалилась виновница торжества. – Раздевайся и заходи. Ведь по-английски все равно уже уйти не сможешь.

– Ага! Не смогу! – радостно улыбнулся он.

Бросив куртку и вязаную шапочку на подзеркальник, Волобуй направился с нами в столовую. Но не тут-то было. Пирс, дотоле попросту настороженно косившийся на него, вдруг грозно зарычал и решительно преградил ему путь к праздничному столу.

– Чего это он? – порядком озадачился Толян.

Пирс продолжал скалить зубы и рычать.

– Фу! – крикнула Жанна. – Свои.

Пирс недоуменно взглянул на хозяйку, затем вновь покосился на Толяна и, брезгливо фыркнув, улез с поджатым хвостом под стол.

– Во псих, – повертел головой Толян.

Тут его взгляд упал на праздничный стол, и он совсем другим тоном воскликнул:

– Классно!

– Специально для него старались, – шепнула мне Динка Кирейцева. – И чего Жанка сразу его не вытурила? Теперь нам весь вечер испортит.

– Ее день рождения, ей и решать, – тоже шепотом возразил я. Положа руку на сердце, я тоже вполне обошелся бы сегодня без Толяна.

– Все равно лучше бы выставить, – настаивала Динка. – Теперь целый вечер придется слушать его дебильные прикольчики.

Не успела она это произнести, Толян, по-прежнему завороженно глядя на стол, потер руки и громко изрек:

– На халяву и зверь бежит.

– Минздрав предупреждал, – выразительно закатила глаза Динка. – Начинается.

Толян, видимо, окончательно преодолев первоначальное смущение, с размаха плюхнулся на стул.

– Брысь! – подскочила к нему Динка. – Это мое место!

– Кто первым сел, тот и прав, – громко заржал Толян. – Не нумеровано.

– Ну, так, дорогой джентльмен, – нахмурилась Жанна. – Это как понимать? Ты сейчас себя тоже ведешь по-английски?

– Я нет, – враз стушевался Толян.

– Тогда брысь с Динкиного места и дуй на кухню за табуреточкой, – строже прежнего распорядилась хозяйка. – А я пока достану тебе чистую тарелку. Извини, интуиция подвела. На тебя не накрыли.

Динка мстительно фыркнула. Толян покорно попер на кухню за табуреткой. Я посмотрел на Макси-Кота, сидевшего рядом с Динкой. Он усмехался.

Вернувшись, Толян разочарованно уставился на приготовленную Жанной тарелку.

– На угол не сяду, – твердо произнес он.

– Почему это? – спросила Жанна.

– Примета плохая, – на полном серьезе откликнулся он. – Семь лет без взаимности.

– Взаимность тебе и так не грозит, – без обиняков заявила Жанна. – Так что садись спокойно.

Толян, с большой неохотой поставив табуретку на угол, опустился на нее. Затем сказал сидевшему рядом с ним Славке Кирьяну:

– Гони сюда пирог. Как говорится, никогда не откладывай на завтра то, что можно съесть сегодня.

И он захохотал на всю комнату.

– Глупости говорит и ржет, – поморщилась Диана. И так громко шепнула на ухо Макси-Коту, что мы с Жанной, сидевшие рядом, расслышали: – Все-таки надо было его выставить.

Однако Толян недовольства собою явно не чувствовал. Запихнув в рот большой кусок кулебяки с капустой, он весело обратился к Динке:

– Ржу, говоришь? Ну и нормально. Хорошо смеется тот, кто смеется, как лошадь.

– Это когда… как лошадь, – мигом отреагировала Диана. – А когда за столом вместе с тобой сидит сама лошадь…

Лицо у Толяна сделалось задумчивым. Вернее, на нем появились отдаленные признаки мыслительного процесса. В комнате повисла напряженная тишина. Кажется, все присутствующие подумали об одном и том же: назревает серьезный конфликт, и праздник может быть безнадежно загублен.

Однако Толян вдруг снова радостно заржал.

– Не. Я не лошадь. И вообще, как говорится, на чужой каравай семеро одного не ждут.