Мне пришлось подождать всего несколько минут, прежде чем его ввели в помещение. Я читал несколько не самых громких статей об этом деле и имел достаточное представление о фактах и человеке, но, тем не менее, был несколько удивлен его внешним видом. Его описывали как человека среднего роста, со смуглым цветом лица, черными волосами с сединой, карими глазами, каштановыми усами и бородой в стиле Вандайк. Все это соответствовало действительности, но не были упомянуты низкий и очень широкий лоб, а также то, что он смотрел на человека ровным, немигающим взглядом близорукого прирождённого исследователя. Он был похож на обеспеченного доктора, занимающегося наукой, и, шагнув вперед, чтобы поприветствовать его, я подумал: "Он может убить ради науки, но не в порыве страсти".

Он невозмутимо приветствовал меня, и мы сели.

– Вы за мной посылали, – сказал я.

– Да, – ответил он спокойным тоном. – Да. Полагаю, вы знаете о предъявленном мне обвинении и о деле?

– Я читал некоторые отчеты. Вы обвиняетесь в убийстве Лапхэма.

– Да. Все произошло примерно так, как пишут в газетах. Собственно говоря, я полагаю, что адекватной защиты не существует.

– Лучше расскажите мне о фактах, – предложил я.

Он пожал плечами.

– Они у вас уже есть, – ответил он.

– Все? – спросил я.

– Нет…, – заколебался он. – Нет, но все, которые могли бы принести вам пользу.

– Было бы лучше, если бы я знал их все, – сказал я.

– Нет такого, что могло бы помочь.

– Но, возможно, есть что-то, что может развлечь.

Он кивнул, улыбнулся и задумчиво провел пальцем по бороде.

– Вкратце, – сказал он, – я встретил Лапхэма на улице. Я сказал: "Сэр, я сейчас вас убью". Я поднял револьвер и выстрелил. Я вышел из дома с целью совершить это. Это то, что, как я полагаю, вы называете преднамеренностью, и то, за что вешают людей. Я купил револьвер в магазине по дороге в центр города, и попросил человека показать мне, как заряжать и стрелять. Это я сделал для того, чтобы не промахнуться при встрече с ним. Все детали я продумал еще до выхода из дома.

– Именно так, – сказал я, – а теперь о том, что произошло до того, как вы все продумали.

– Боюсь, эти события вам не помогут.

– А я уверен, что они меня развлекут, – повторил я.

Он смотрел на меня сквозь полузакрытые веки пристально, внимательно, вопросительно.

– Мне нравится ваша позиция, – сказал он и после еще одной короткой паузы, еще раз проведя рукой по бороде, добавил:

– Но я предупреждаю вас, что во всем, что я скажу, вы не найдете ни крупицы того, что вы называете вескими доказательствами.

– Мотивы редко служат законным оправданием, – сказал я, – и нам нет необходимости рассматривать их в этом свете, если вы этого хотите.

Он протянул мне свой портсигар, и, пока он держал спичку, я впервые заметил в его глазах какой-то звериный блеск. Он сделал длинный вдох и опустил веки, как кошка, уютно устроившаяся у камина, или тигр в состоянии покоя.

– Если вы хотите меня понять, – сказал он, – то должны знать, что наша семья особенная в одном отношении. Нас можно назвать телеграфной расой. Вы знаете, что в силу инстинкта, развития или воспитания некоторые семьи во всех своих разветвлениях имеют определенные черты, я имею в виду не просто физические черты, а, в частности, склонность к определенным видам деятельности. Я могу назвать семьи, в которых на протяжении столетий в роду были священнослужители. Есть и другие, в которых рождаются адвокаты, торговцы, клоуны и так далее. В нашей семье эта тенденция связана с телеграфией. Мой отец, все его братья и их отцы до них, и это во времена становления науки, были связаны с телеграфным делом.