От упоминания Эдны Бауэрс, хозяйки комнаты, кровь словно застыла в жилах, а по коже пробежала толпа мурашек. Утром карга непременно спросит с Бенни ренту, и что же он предъявит ей – бесполезную черепушку с трещиной во лбу?

Со злости Бенни чуть было не забросил оную куда подальше, но что-то его остановило. Горестно вздохнув, он спрятал одну руку в привычно пустующий карман и медленно побрел домой с головой Блэкторна под мышкой.

Бенни и не помнил, когда в последний раз его утро бывало добрым. Но сегодняшнее выдалось в особенности злым.

Проснулся он ближе к полудню, с гудящей головой, от беспрестанного стука в дверь.

– Открывай, проклятый! – колотила миссис Бауэрс. В мутном сознании всплыло ее немолодое оплывшее лицо. – Я должников у себя не терплю, так и знай!

Несчастный Бенни заставил себя для начала сесть на постели, чтобы мир перестал кружиться и двоиться, затем сунул в башмак одну босую ногу, затем вторую и, кряхтя, как старый дед, прошлепал до двери. Эдна обрушивала удар за ударом, пока он не появился в проеме, побитый жизнью и встрепанный после попойки.

– Ага-а-а, хорош должник! – премерзко протянула миссис Бауэрс, и у Бенни аж во рту скисло. – Значит, как пива налакаться, так деньги есть, а как ренту платить – шиш? Плати немедля!

И она сунула ему под нос распростертую ладонь. Бенни подавил рвотный спазм.

– Миссис, прекрасная миссис Бауэрс! – запричитал он слащаво, сложив руки в молитвенном жесте. – Не обессудьте, но пришлось поделиться с Терренсом Бакли – у него дедушка преставился. Я помочь хотел…

– Бакли? – переспросила недоверчивая миссис. – Это из тех Бакли, что живут на окраине, за речкой? – Бенни усердно закивал. – Ах ты, враль! Да я ж его деда живого вот только сегодня утром на лодке видела! И как только совести хватает по ушам ездить…

Миссис Бауэрс накинулась на него, как курица, что защищает своих цыплят: избивала его грязной тряпкой по всем открытым местам, а Бенни бегал от нее по полупустой комнате, айкая да ойкая. Надежда, что Эдна не знает всех его собутыльников, пошла прахом.

– Нижайше прошу прощения, миссис! – кричал он, прикрываясь от устрашающего орудия пыток в руках хозяйки. – Обещаю, как только… Так я сразу же, Богом клянусь!

– Богом он клянется… – рассвирепела миссис и снова замахнулась тряпкой. – Да ты мать родную с потрохами продал бы, если б мог! Ох, видит Всевышний, терпение мое на исходе.

Нечеловеческими усилиями Бенни удалось унять гнев хозяйки, для чего пришлось, по обыкновению, встать на колени и воспевать дифирамбы ее великодушию, и она, устало пыхтя, повесила тряпку на плечо.

– В последний раз я спускаю тебе это с рук, Бенджамин Фрауд – младший, и то лишь из уважения к твоему отцу, царствие ему небесное… – Миссис перекрестилась и глянула в потолок. – Через неделю я выставлю тебя вон и не посмотрю на то, каким человеком был твой отец, ясно тебе?

Бенни в это время целовал ей руку, не зная, как еще смягчить сердце противной хозяйки. Она вырвала ладонь и вытерла ее о засаленную юбку.

– Стыдоба, да и только, – фыркнула Эдна и с тем ушла прочь.

Бенни с облегчением захлопнул за ней дверь и упал лицом в подушку.

Когда-то его жизнь текла беззаботно: жива была мать, здравствовал отец. Фрауд-старший был сапожником, и неплохим: всю деревню обувал, ремесло свое знал и мечтал передать сыну. Но тот рос никудышным подмастерьем: портил кожу, неправильно изготовлял колодку. Отец грустно вздыхал и переделывал всю работу. А потом он и вовсе отчаялся воспитать достойного преемника.

Бенни перебивался то одной халтурой, то другой, пока отец вдруг не захворал. Мать схоронили и того раньше: от холеры слегла. Здоровье отца угасало на глазах, он, основной кормилец, был не в состоянии делать обувь, потому денег в семье заметно поубавилось. Бенни не мог наскрести даже на хорошего лекаря и звал местную знахарку, когда случались особо невеселые дни.