А город… Вы понимаете, у нас время… нет, даже не время, вы не поймете это, вы не сможете себе представить четырехмерное время, да нет, это плотина для времени четырехмерная, а время и вовсе… В общем, вы поймите, мы не желали зла городу, нам пришлось открыть плотину… Нет, города больше нет… какого города? А что, был какой-то город? Да не было никакого города, что вы… и этого не было, который пять лет назад умер… и…
Так что мы не хотели этого, вы понимаете, мы не хотели, и то, что лампа на вашем столе сейчас превращается во что-то парящее, сияющее – так мы этого тоже не хотели, но что поделать, так вышло, ничего с этим уже не сделаем…
Бастет против…
– ..все… открывайте.
Недоуменно оглядываюсь, что я должен открывать, наконец, неуверенно тянусь к дверце звездолета…
Да не это, – шепчет слепой. Откуда он вообще знает, что я делаю, а ведь знает, или все, кто попал сюда, делают одно и то же…
Подхожу к двери гробницы, толкаю дверь – сам не знаю, зачем, уже понимаю, что так просто она не откроется. Ищу хоть какие-то намеки на замок, ничего нет, нажимаю на камни во всевозможных комбинациях, уже собираюсь сдаться, когда дверь вздрагивает и приоткрывается…
– Он тебя признал, – шепчет слепой, – признал…
Хочу спросить – кто, тут же понимаю, что здесь об этом не спрашивают, я должен догадаться обо всем сам, вернее, даже не так – я просто должен знать…
Смотрю на изваяние женщины с головой кошки, воспоминание приходит само, откуда не жду:
– Бастет… Бастет…
– Верно, – кивает слепой. Все еще не понимаю, как он видит, а ведь видит же…
Оглядываюсь, ищу гробницу, вот она, если это она, пытаюсь открыть – распахивается удивительно легко, отскакиваю, так и жду, что сейчас оттуда высунется что-нибудь высохшее, замотанное в бинты, вцепится мне в горло…
…не сразу понимаю, что никого не вижу, неужели…
– А… – мой голос не слушается меня, срывается, – никого… нет…
– Что ж ты хочешь, она уже там… о-о-ох, чему вас только учат…
Хочу спросить, где «там», тут же спохватываюсь, спешу к звездолету, еще думаю про себя, как надо – бежать скорее бегом-бегом или вышагивать важно и чинно, все-таки такое событие…
– Стой… а писать кто будет, я, что ли?
– Ч-что… писать? – отчаянно выискиваю на пульте управления хоть какие-нибудь бумаги, не нахожу.
– Эх, всему-то вас учить надо… – слепой подходит к борту звездолета, выводит размашистые буквы, отсюда не вижу, только догадываюсь – Бастет. Снова смотрю на пульт, отчаянно пытаюсь представить себе, на что тут нажимать, – Бастет сама откликается, срывается с места, только сейчас понимаю, что не пристегнулся…
Бастет прыгает…
…да, я никогда не говорю про неё – летит, она не лтает, она прыгает, легко, быстро, р-р-аз – и уже зависает над вражеской землей, до неё каких-то… Бастет не знает расстояний, я тоже их не знаю, Бастет не нужно знать, ей достаточно чувствовать – враг вот он, здесь, рядом, беспомощный, беззащитный, враг, у которого нет шансов.
Мы наступаем ровными рядами, справа от меня «Артемида», ждем сигнала к атаке…
«Артемида» атакует меня – еще не верю, еще жду, что какая-то ошибка, недоразумение какое-то, сбой программы…
– «Бастет» вызывает «Артемиду»! «Бастет» вызывает «Артемиду»! Ты чего там, совсем уже, что ли?
– Да при чем тут я вообще, она сама тут с ума сходит, я ничего сделать не могу!
Я еще успеваю увидеть, как «Бастет» разлетается на обломки, на осколки, один из которых вонзается мне в грудь, как пустота пытается разорвать меня на куски, не может, высасывает жизнь, еще успеваю сложить два и два, то есть, Бастет и Артемиду, то есть…
– …Бастет… когда и где она была?