– Они в нас стреляли, Боб, – произнес Али Юсуф, будто не мог в это поверить.

– Еще как стреляли, – отозвался Боб Ролинсон.

– И они стреляли всерьез. Они хотели нас убить.

– Эти ублюдки стреляли всерьез, – мрачно согласился Боб.

Али на мгновение задумался.

– Едва ли стоит пытаться еще раз?

– На этот раз нам может не так повезти. Дело в том, Али, что мы слишком поздно на это решились. Нам следовало бежать две недели назад. Я тебе говорил.

– Никто не любит убегать, – ответил правитель Рамата.

– Я тебя понимаю. Но вспомни, что сказал Шекспир или еще кто-то из поэтов о тех, кто убегает живыми, чтобы сражаться потом.

– Подумать только, – с чувством сказал молодой принц, – сколько денег ушло на создание этого «государства всеобщего благосостояния». Больницы, школы, здравоохранение…

Боб Ролинсон прервал это перечисление:

– Посольство не могло бы помочь?

Али Юсуф покраснел от гнева.

– Укрыться в вашем посольстве? Никогда. Экстремисты, вероятно, будут штурмовать его, они не признаю́т дипломатический иммунитет. Кроме того, если бы я так поступил, это был бы конец всему! И так уже главное обвинение против меня – прозападная политика. – Он вздохнул. – Это так трудно понять… – Голос его звучал задумчиво, он казался моложе своих двадцати пяти лет. – Мой дед был жестоким человеком, настоящим тираном. Он владел сотнями рабов и обращался с ними безжалостно. Во время межплеменных войн беспощадно убивал врагов и казнил их самыми ужасными способами. Стоило прошептать его имя, все бледнели. И все же он до сих пор остается легендой! Им восхищаются! Его уважают! Великий Ахмед Абдулла! А я? Что я сделал? Построил больницы и школы, дал социальное обеспечение, жилье – все то, в чем, как говорят, нуждается народ. Разве это им не нужно? Они предпочли бы царство террора, как у моего деда?

– Наверное, – ответил Боб Ролинсон. – Выглядит немного несправедливо, но так оно и есть.

– Но почему, Боб, почему?

Боб Ролинсон вздохнул, поерзал и попытался объяснить свою точку зрения. Ему пришлось бороться с неумением четко выражать свои мысли:

– Ну, твой дед устраивал шоу, я думаю, вот в чем дело. Он был немного… театральным, если ты меня понимаешь.

Ролинсон смотрел на своего друга, который определенно не отличался склонностью к театральности. Приятный, спокойный, порядочный парень, откровенный и озадаченный – вот каким был Али, и Боб любил его за это. Он не был ни колоритным, ни жестоким, но если в Англии колоритные и жестокие люди вызывают смущение и не пользуются любовью, то на Ближнем Востоке, в этом Боб был совершенно уверен, все обстоит наоборот.

– Но демократия… – начал Али.

– О, демократия. – Боб взмахнул трубкой. – Это слово всюду понимают по-разному. Одно можно утверждать наверняка. Оно нигде не означает то, что понимали под ним древние греки. Держу пари на что угодно, что, если тебя отсюда вышибут, твое место займет какой-нибудь красноречивый болтун, будет выкрикивать похвалы самому себе, изображать себя всемогущим богом и удавит или обезглавит всех, кто посмеет с ним не согласиться. И, заметь, он будет называть это демократическим правлением – народа и для народа. Полагаю, народу это тоже понравится. Это будет им интересно. Прольется много крови.

– Но мы не дикари! Мы теперь цивилизованные люди.

– Есть разные типы цивилизаций… – уклончиво произнес Боб. – Кроме того, я даже думаю, что во всех нас есть немного от дикаря – если мы можем придумать хороший предлог, чтобы выпустить его на волю.

– Вероятно, ты прав, – мрачно произнес Али.

– Кажется, сегодня людям нигде не нужен человек, у которого есть хоть капля здравого смысла, – продолжал Боб. – Я никогда не отличался большим умом, тебе это хорошо известно, Али, но я часто думаю, что именно это и нужно миру – всего лишь капля здравого смысла. – Он отложил в сторону трубку и сел в кресло. – Но все это сейчас неважно. Вопрос в том, как мы тебя отсюда вывезем. Среди военных есть кто-нибудь, кому ты можешь доверять?