Родригес узнает Японию, но поему она мертва, как она может быть мертва, кто её убил, быть не может, чтобы этот милейший человек, автор… а почему быть не может, мало ли что скрывается под маской радушного хозяина…

– Вы… да как вы смеете?

Родригес оборачивается, чтобы увидеть заспанного автора в халате, вернее, автора в заспанном халате, который снова зевает во всю ширину воротника.

– Вы…

– …это вы как вы смеете, – Родригес призывает на помощь все свое самообладание, – вы… убили её…

– Я её не убивал.

– Тогда…

– Это они… они…

– Кто они?

– Те, кто разлучил меня с ней.

– К-кто?

– Это вы у них спросите, кто… отказывают вот так, без объяснения причин… они разлучили нас… они убили её…

– Её?

– Мое путешествие…

Он склоняется над умершей, Родригес почти физически чувствует его глубочайшую скорбь…

– Она мертва… мертва… а вы её потревожили…

– Простите… мне очень жаль…

– Жаль ему… Что вы тут хотели найти? Несметные сокровища? Прикованных к цепи писателей, которые за меня создают мои шедевры?

– Я…

Родригес не договаривает, – автор прислушивается к тишине дома, слышит шорохи в кухне, бежит туда, шепотом кричит, опять эти луна и ночь опустошают холодильник, опять луна будет жаловаться, что она полная…

Родригес остается наедине с телом в гробу, думает выждать небольшую паузу, чтобы выразить почтение умершей – и пойти спать. Не успевает – шорох шагов на лестнице, даже не шагов, не пойми чего, кто-то невесомый не то спускается в подвал, не то проходит сквозь стены, склоняется над усопшей. Родригес видит розовые облака сакуры, огни мегаполисов, шум прибоя, изогнутые крыши, бумажные фонари, удивительные чудеса, где собака в поле на траве превращается в кошку, а Бог, человек и сад сливаются вместе и превращаются в счастье, а чтобы получилась любовь, друг должен когтями впиться в сердце и укрыть его покрывалом. Призрачный силуэт смотрит на свое несостоявшееся дитя, хрустальные капли падают из глаз, одна, две, три…

Впивается когтями в сердце несостоявшегося детища, заботливо укрывает одеялом.

Ускользает в темноту ночи.

Родригес тихонько поднимается по изогнутой лестнице в надежде найти комнату для гостей, ему навстречу выскакивает дом, который опять заблудился сам в себе.

Давайте я отведу вас…

…топот маленьких ножек по ступенькам…

…короткий смешок…

Родригес бежит в лабиринты дома, не слушая окриков дома, да что вы, да вы же заблудитесь…

.

Утром встало солнце. Оно встало раньше всех, напекло блинчиков, заварило ароматный кофе – и когда жители дома потихоньку стали собираться на веранде, завтрак уже был готов. Родригес вышел последним, хотел устроиться на единственном свободном месте, но догадался, что это место нарочно оставили в память о покойном путешествии в Японию. Однако, автор заверил Родригеса, что пожалуйста, пусть садится, куда угодно, для дорогого гостя ничего не жалко.

– Отличная у вас семья, – заметил Родригес.

Автор благодарно улыбнулся.

– Но, к сожалению, здесь присутствуют не все члены вашего семейства.

– Ну, еще бы, – автор помрачнел, – путешествие…

– Да нет, я говорю не о путешествии… а о седьмом вашем детище.

– Седьмом?

– Седьмом.

– Это невозможно. Их только шесть – четыре книги, фильм… фильм, уймись, ты уже себя показал! И покойное путешествие, и все…

– Отнюдь… с вашим седьмым детищем я познакомился сегодня ночью…

– Может, и меня познакомите? В жизни не видел свое седьмое детище.

– Ошибаетесь, уважаемый автор, вы его прекрасно видели и знаете… Эти маленькие бегущие ножки, этот короткий смешок, исчезающий в траве… Да вы сами посмотрите, – Родргиес кивнул в полумрак холла, где просвечивало что-то эфемерное, призрачное, будто бы не понимающее, есть оно или нет. Но оно было, было, и оно было ни чем иным, как…