– Ой, напугал! Говорю же: не жилец он. Значит, и тратить силы на него не след. Там не только с рукой беда. Живот синий весь. Смирись.

Вот тут уже Яромир не выдержал и развернул целительницу к себе – и опешил. Остриё ножниц, которыми обычно кромсали ткань для бинтов, упёрлось ему между ключиц, а девица рявкнула:

– Руки убери!

– Прости. – Он медленно разжал пальцы и сделал шаг назад. – Я погорячился.

– Извинения приняты. Теперь – вон.

– Мой друг там умирает, и я не уйду, пока ты ему не поможешь. Он мне жизнь не раз спасал. И царевичу тоже. Мы все перед ним в долгу.

– Этому раненому, – целительница указала на спящего, – тоже нужна помощь, и немедленно. Будешь отвлекать меня – станешь его убийцей. Ты этого хочешь?

– Тогда делай своё дело, а я пока принесу сюда Горностайку.

– Ещё чего не хватало! Я не стану тратить силы и лекарства на безнадёжных.

– Тогда скажи мне, как ему помочь, и я попробую сам.

– А ты лекарь, что ли?

– Нет.

Целительница фыркнула:

– Ясно. Значит, просто осёл.

– Послушай! – взвился Яромир. – Там снаружи ждёт его сестра, которую я знаю с детства. И сегодня я впервые в жизни видел, как она плачет. Не лишай надежды её и всех нас. Если хочешь знать, у меня хорошее предчувствие. А я не кто-нибудь, а сын Лады Защитницы, так что моим предчувствиям можно верить.

– Ладно, тащи сюда своего Горностайку, – махнула рукой целительница. – Но потом чтоб духу твоего в моём шатре не было. Понял ты, сын Защитницы?

– Так точно!

Яромир умчался чуть ли не вприпрыжку. Подхватил раненого друга на руки (тот тяжко застонал) и поспешил обрадовать подбежавшую Душицу:

– Она согласилась! Вот увидишь, Горностайка выживет.

– А можно мне с ним?

– Нет. Целительница даже мне не разрешила остаться. Но она своё дело знает, поверь. Я уверен: всё будет хорошо.

Душица кивнула и осталась сторожить брата у входа в палатку, как верная гончая. Убеждать её хоть немного подумать о себе и отдохнуть было бесполезно. Яромир даже пытаться не стал.

Вместо этого он отправился к шатрам Баламута, чтобы почтить память старого вояки и выразить соболезнования его младшему и единственному оставшемуся в живых сыну – здоровенному детине по прозвищу Бесяк (которое ему дали не за кротость нрава, надо полагать).

Бесяк был уже изрядно пьян. Пошатываясь и кивая, он выслушал Яромира, икнул и вдруг заговорил шёпотом:

– Меж прочим, не упыри батьку заели-то.

– А кто? Злыдни? – устало спросил Яромир только для того, чтобы поддержать беседу. Какая разница, какой твари на зуб попасться – всё равно дядьку Баламута не вернуть.

– Его Переслав зарубил.

– Какой ещё Переслав? – Яромир задумался. Воинов с таким именем он знал аж трёх.

– Брательник мой старшой, – Бесяк повис на плече у Яромира, дыша на него луком и перегаром. – А Добродел и Владигор добили.

– Ты умом тронулся?! Не могли они на отца родного руку поднять!

– А вот и могли. Потому что брательников Кощеич заколдовал. Наши ребяты супротив своих же обернулись – и пошло-поехало. Жуть кромешная, – Бесяк поёжился. – Брательников тоже того, убили. Один я остался на белом светушке.

Яромир сперва не поверил в эти россказни. Подумал, что приятель бражки перебрал, вот ему и примерещилось. От горя всякое бывает. В один день и отца, и всех братьев потерять – это вам не шутки.

– А царевичу про упырей зачем сказали? Неужто соврал кто? – нахмурился Яромир.

Дивьи люди почитали ложь наихудшим из грехов.

– Может, и не соврали, а домыслили. А я всё видел. Вот энтими самыми глазами. – Бесяк вытаращился для пущей убедительности. – А про Радмилу-то новость слыхал уже?

Сердце Яромира пропустило удар.