Заключался он в том, что в аккурат перед поступлением в школу, я должен был… УМЕРЕТЬ.

Нет-нет, конечно, не по-настоящему. Но официально, по бумагам, обязан был умереть. Причём, по всем правилам конспирации, приступ, скорая, реанимация, освидетельствование, даже морг и бирка на ноге! (да, так и было, зуб даю). Похороны (на них было несколько воспитателей из детдома и пара приятелей), могилка и даже скромный сосновый крест с лаконичной надписью и фотографией. Так что, до сих пор степной ветер треплет там остатки моего фото… и лежит под крестом моя старая жизнь.

Задумался я, но ненадолго. Что там было в этой старой жизни, за что надо цепляться? Да, Иван Палыч погрустит. Но, думаю, совсем непрост Иван Палыч, и всё-то он поймёт…

Так что, да. Умер так умер.

И началось…

Андрей не любил вычурных слов, не любил и пафоса. Поэтому он не разделял слезливой тоски по родным берёзкам и бескрайним просторам, которая порой проявлялась у его коллег. По большей части в состоянии подпития.

Не было и той единственной, которая много лет ждала его на родине и тихонько плакала по ночам у тёмного окна. Никого у него на родине не было. Родителей Андрей не знал, вырос в детском доме, в далёком хмуром уголке страны. А заводить долгосрочные и серьёзные отношения агентам не разрешалось уставом.

У него не было даже имени.

Да, в подготовку разведчика входила такая дисциплина, как отрицание и забывание собственного имени. Имя менялось каждую неделю, и в результате, агент учился не реагировать на его звуки. Зачем это нужно? А представьте, вы много лет работаете под другим именем, и вдруг, в неожиданный момент, вздрагиваете от звука своего настоящего имени!

Так было много раз. Самый недавний случай вообще вошёл в анналы разведшколы. Нью Йорк. Центральный парк. Агент встречается с информатором. Не просто агент, а агент чернокожий, вот уже десять лет работающий под глубочайшим прикрытием. Агент, за последний год ни слова не проговоривший и даже не подумавший по-русски. И вдруг, какая-то полоумная мамаша из нашей эмиграции вопит на весь парк «Николенька!!!». Заметьте, не просто «Коля, Колька, Николай», а именно то имя, которым нашего агента называла его бабуля сорок лет назад! И что дальше? Он вздрогнул. А информатор был не дурак. Ночью нашего агента нашли в переулке с ножом под лопаткой…

Что же есть у агента? Номер. Только номер. Последовательность цифр. Семнадцать знаков. Цифры, которые ты должен не просто знать наизусть, а уметь вспомнить и воспроизвести их в любом состоянии. Это всё, что у тебя имеется. В обычном общении, в школе, применяются последние четыре цифры. Его номер прост. Тринадцать-ноль-семь. Больше нет ничего. Только его номер, введённый в специальную программу, помогает сравнить нынешние биометрические данные с номером, и, в итоге, понять, кто он есть на самом деле. Да, настоящего агента как бы не существует вообще. Не получится пофорсить с удостоверением. Нет у нас удостоверений. Похвастаться звёздочками на погонах. Нет у нас и погонов. Как нет и званий и должностной пирамиды.

Скажете, обидно? Как же так, нельзя будет написать мемуары, или, обняв внучка длинным зимним вечером, рассказать ему об очередной специальной операции? Совершенно верно. Любые ваши мемуары могут навести на след или раскрыть один из секретов спецслужб.

Да ладно, скажете вы, какие там секреты и спецслужбы? Когда всё продаётся и покупается. Когда государственные секреты можно приобрести через интернет. Когда чертежи новейшего оружия скачиваются с торрентов и, при наличии оборудования, сразу могут быть напечатаны на 3D принтере. Какие шпионы? Какие агенты? Вон, возьмите Анну Чапман… Позорище.