– Я уже начал работать с архивами, – продолжал Лука. – Можно с уверенностью сказать, что такая одержимость либо уже проявлялась, но не попала в круг нашего внимания, либо надо ждать чего-то подобного в ближайшее время. Прошу дать мне пару дней для дальнейшего анализа.

Лука прекрасно понимал, что люди, с таким вниманием слушавшие его сейчас, немало разочарованы – ведь, по сути, его слова означали «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю, что».

Но сейчас у него больше ничего на руках не было.

***

«Сын человеческий»

Самый лучший способ скрыться – не прятаться вовсе, стать как все, стать одним из многих. Обычный сын человеческий. На автопортрете Рене Магритт скрыл свое лицо за обыкновенным яблоком. Лицо есть, но не отождествляемо с конкретным индивидуумом, превращая того в безликость, в нереальность.

А если яблоко на картине рассматривать не как попытку нивелировать всякую индивидуальность, а как символ самой жизни, символ постоянного искушения человека познать что-то новое, не ограничиваться имеющимся, как когда-то сделал Адам?! Тогда эта статичность на картине обманчива, она маскирует собой постоянное движение, поиск.

Здесь важен побуждающий мотив: замереть и навсегда остаться анонимом или использовать образ для развития, чего-то нового.

Я сам должен это решить…

У каждого есть предмет поклонения. Часто приходишь к этому совершенно неосознанно: через идеализацию, самообман или самовлюбленность. Тут все сводится к силе личности: кто-то выбирает идеал, кто-то – идола. Очень похожие слова, с близким по значению смыслом, но по вектору эмоциональной направленности совершенно противоположны друг другу. Первое подразумевает движение, путь к совершенствованию, саморазвитию; второе – статичное созерцание и обожествление чего-то или кого-то.

Иногда таким алтарем становятся фобии или грехи человека: сначала люди лелеют свои слабости, баюкают их в темноте своей души и, в конечном итоге, не замечают, как те разрослись, окрепли внутри и поработили того, кто приютил их в сложные моменты жизни. В конце концов они становятся настолько наглыми и сильными, что человеку хочется вырваться из собственного тела, потому что очиститься от этой скверны ему не удается. И дело не только в том, что сам человек ослабел и физически, и духом, опустошён этими паразитами: в какой-то момент он понимает, что уже и сам не знает, каким он был изначально, он забыл себя самого, и теперь не знает, кого же ему искать в себе, с чем бороться.

Может, проще просто сбросить это тело как полуразложившуюся личину и занять чье-то посвежее…

***

Монки назначили руководителем группы по расследованию убийства Лилин Селегрин. Вся его команда – Томас Бёне, Андрэ Огюст, Тиль Ренэ, были опытные полицейские, за исключением полицейского-стажера Романа Агара. Они собрались в большой комнате со скошенными потолками, находящейся под крышей управления. При желании, каждый мог найти себе отдельный кабинет на пару часов, но, когда сыщики только приступали к расследованию, они старались собираться здесь все вместе: в многоголосом обсуждении очень часто рождались неплохие идеи.

– Ну, коллеги, делимся мыслями, – Монки взял слово первым.

– Из девчонки выпустили всю кровь. Для убийства такого рода требуется либо очень уединенное место, либо такое, где столько крови не вызывает удивления, то есть является дело обычным. Это может быть фермерское хозяйство, где выращивается скот для мясных магазинчиков. У них наверняка имеются скотобойни. Или мясные комбинаты, например.

– Шикарное оборудование для таких дел имеется и у нас в подвале, – хихикнул Бёне, намекая на морг, расположенный в здании полиции.