Сурепа. Сурепа должен это знать. Просто обязан истолковать своей профессорской башкой. В гробу я видал такие тесты. – Алекс носился по квартире. – После таких тестов не плохо бы санитара с уколом… До завтра я точно сойду с ума. Он обязан меня принять. Обязан. Клятва Гиппократа и прочее…

Трубка ответила заспанным голосом и велела быть в девять утра. «Сквер у Среднеохтинского проспекта». Алекс едва не взорвался. Но трубка велела лечь спать.

Проснулся раньше будильника. Выспавшийся и бодрый. Неужели одно слово по телефону может иметь такое действие? Вот это силища.

Без двадцати девять Алекс ступил на аллею сквера, залитую утренним солнцем. Тени редких мощных крон ложились на яркие извилистые клумбы. Немноголюдно. Впереди медленно уменьшались две беседующие старушки, да процокал навстречу суровый поклонник скандинавской ходьбы.

Не лучшее место для разговора, – подумал Алекс, опасливо глядя в спины старушек. – Слишком близко от маминого дома.

В стороне высились многоярусные прожекторы стадиона, где он в детстве гонял в футбол.

Да, раньше прожекторы были попроще. А деревья пониже.

Ускорившись, Алекс миновал круговую площадку, куда сходились аллеи сквера, и буквально побежал к тихой дальней лавочке, где, широко раскинув ноги и сцепив ладони на затылке, уставился в небо пожилой человек в светлом летнем плаще.

Плюхнувшись рядом, Алекс отдышался, прежде чем начал говорить.

Слушал Сурепа молча, прищурившись, изредка покачивая головой. Когда же он поднялся и маятником заходил возле лавочки, Алекс ощутил волнение.

– Так-так, батенька, – бормотал доктор под нос. – Плохо. Очень плохо. Упускаем время. Осталось всего два дня. Он будет завтра вечером.

– Кто?

– Экзорцист.

– Какой экзорцист?

– Обычный. Изгоняющий демонов. Ведь ты же демон?

Алекс не нашёлся с ответом, лишь молча закрыл рот.

Остановившись, Сурепа смотрел сверху вниз.

– Как ты позволил ей уйти? Ведь она в тебя влюблена. Где настойчивость? Где убедительное красноречие? Почему не старался? Ты словно нарочно свел партию к пату. По таким результатам я не могу тебя лечить.

– Она придёт завтра, – уверенно ответил Алекс. – Я буду настойчив. Я получу результат.

– Что ты ей скажешь?

– Правду. О себе и нашем времени. О том, что нас разделяет, и откуда я знаю будущее. Правда должна помочь. В правде сила. Как я раньше этого не понял?

Вернувшись на лавку, Сурепа вздохнул и задумался, глядя вслед двум молоденьким мамашам с колясками, бурно обсуждавшим проблемы отрыжки.

– Здесь был город, – доктор постучал подошвой по асфальту.

– Что?

Сурепа не отвечал, лишь молча смотрел вдаль.

– Какой город? Петербург? – осторожно спросил Алекс.

Доктор вытянул и скрестил ноги. Какое-то время разглядывал свои туфли.

– Город был здесь всегда. С глубинных времен. Он появился вслед ушедшему леднику и кочевал по речной дельте, меняя названия и народы. Позднее, в вечном споре руссов и варяг, каждый крушил чужое и строил свое. И каждый писал историю. Город был, когда еще не родился Петр. Был, когда не родился Густав Ваза. Был до Ивана Грозного и Эрика девятого. Их не было, а город был. Люди жили, любили и умирали. А в люльках качались младенцы.

Он подтянул ноги под лавку и наклонился вперед.

– Это место само рождает город. И город всегда восстаёт из руин. Ландскрона. Невское Устье. Ни́ен. Санкт-Петербург.

Алекс слушал опасливо и напряженно, совершенно не понимая, к чему всё это.

Сурепа задержал на нем взгляд, достал часы, щелкнул крышку, затем поднялся.

– В четверг. Здесь же. И никаких ночных звонков.

Недовольно сунув руки в карманы расстегнутого плаща, и не попрощавшись, доктор быстро пошел в противоположную сторону. Алекс стоял, пока фигурка Сурепы не скрылась за изгибом аллеи.