Только неимоверной силой воли мне, наконец, удалось отодвинуть страх назад и сконцентрироваться на рисунке. Поначалу глаза скользили по черным палочкам, цепляясь за каждую в отдельности, останавливаясь на каждой, даже самой мелкой детали. Где же тут скрыт номер сиденья? Постепенно, устав от напряженного всматривания, я окинула картинку целиком, и в этот самый момент мне показалось, что что-то начинает проясняться. Не давая себе думать об убегающих секундах, я расслабила зрение еще сильнее, переместив фокус куда-то за бумажку, и едва не подпрыгнула от ликования. Ну конечно! Это же стереоскопическое изображение! Как только мне удалось поймать правильный угол зрения, не позволяя глазам сфокусироваться, как тут же, словно по волшебству, из палочек и линий на поверхность выплыла цифра «17». Хвала одному моему другу, который несколько лет назад брал меня на выставку подобных картин! Тогда я долго не могла понять, как люди видят предметы на, казалось бы, совершенно абстрактных цветовых полотнах, но со временем научилась расслаблять глазные мышцы и получать удовольствие, видя знакомые очертания там, где по первоначальному мнению их быть просто не могло.

Едва не подпрыгивая от радости, я бегом бросилась к семнадцатому сиденью. Прижав мягкое место к совсем не мягкой обшивке кресла, я облегченно вздохнула.

Сидевшая позади меня женщина чуть слышно произнесла:

– Успела все-таки. Пять секунд у тебя оставалось…

Успокоившись, я сидела молча, слушая равномерное гудение и поскрипывание автобуса, рассматривая проплывающий за окном пейзаж. Дорога была совсем не той, которую на пути к банку выбрал таксист: теперь мы ехали, как мне показалось, по самой окраине Тали. Вывод такой я сделала, рассматривая огромные, утопающие в полях и плантациях фермы. Особняки владельцев высились в отдалении: красивые добротные дома, в основном двух и трехэтажные. На плантациях же, на самом солнцепеке работали люди: их непокрытые, бронзовые от загара спины, поблескивали от пота.

«Какой же это должен быть ужас – работать вот так в полдень, на самой жаре!»

На некоторых головах были видны шляпы, но мелькали среди кукурузных початков и разноцветные вихры или даже лысины. Я от души пожалела бедняг. Заботятся ли о них работодатели? Если да, то почему такие ужасные условия, ведь бумажные кепки обошлись бы в центы? Как только очередная кукурузная ферма скрылась за поворотом, на несколько миль растянулась свободная от полей, невспаханная земля. Я уже было подумала, что фермы закончились, когда вдалеке показалась еще одна. Белый каменный трехэтажный дом, вблизи окруженный зеленью и клумбами, выглядел не просто внушительно, но угрожающе-великолепно. Словно архитектор, поначалу решивший построить неприступный форт, изменил мнение на середине процесса и легковесной рукой добавил в сооружение несколько колонн, балконов и изящную крышу. Сразу за садом, что прикрывал окна особняка от беспощадного солнца зелеными дубами, раскинулось широкое, засаженное чем-то высоким поле. Из автобуса, ползущего по дороге, вид растительности мне определить не удалось. Но сразу же удивило явное от всех предыдущих ферм отличие. Вокруг всего поместья тянулся высокий проволочный забор. С переплетением острой, как бритва, проволоки, кто-то постарался на славу: зубцы ее, перекрученные во много раз между собой, не оставляли ни единой лазейки.

Когда же я разглядела за ограждением вальяжно прогуливающихся охранников (Боже! С хлыстами в руках!), меня почти физически затошнило. Здесь еще и такое бывает? Насколько же провинились эти бедолаги? Однако я понимала, что за некоторые преступления полагалась смертная казнь, и, возможно, такой вариант для каторжников был еще не самым плохим. Но думать, что сама могла бы попасть в такое место, было невыносимо.