– Конечно, почему не посигнализировать…

– Во… Люблю ответственных людей.

Исаак стучит по дереву.

– Вот так?

– Что?

– Ну, стучать…

– На что это вы намекаете?

– Я? Намекаю? Это вы намекаете. Я просто спрашиваю, как сигнализировать.

– Эх, Абрам Абрамович… Вроде взрослый человек, а позволяете себе такие шутки шутить!.. Интеллигенция! Товарища Сталина на вас нет!

– Простите, при чем здесь товарищ Сталин и я?

– Сами знаете… Ну ладно, мы пойдем.

– Будьте здоровы.

Оглядываясь, милиционеры уходят. Исаак, проводив их до ворот, быстро возвращается к кладовке, отодвигает бочку, отпирает замок.

– Так вот ты какой, Гамлет…

– Спасибо вам!

Протягивает Исааку деньги.

– Вот, возьмите… Вы меня здорово выручили, я всё слышал.

– Ничего ты не слышал, а я ничего не видел – договорились?

– А я вас знаю… На той неделе я у вас корочки покупал. Вот эти… Помните?

– Нет, не помню… – Смотрит на туфли Гамлета. – Ага… Чешские, ЦЕБО, по тридцать два сорок.

– Хорошие туфли, кожа, только подошвы скользят немного. Ну ладно, побегу… Я ведь сразу понял, что эти лохи – утки подсадные… Ну, думаю, всё равно накажу. Вот, две сотни выиграл! Почти честно! Они со мной в секу решили играть, плебеи! Так что вы не стесняйтесь, берите, половину вы заработали.

Он кладет деньги на приступку и быстро уходит со двора.

– Послушай, Гамлет!..

– Не Га́млет, а Гамле́т! – поправляет его шулер.

Исаак подходит к крыльцу и, оглянувшись по сторонам, берет в руки оставленные деньги, пересчитывает их.

– Ровно сто. С ума сойти…

Он кладет их снова на приступок, смотрит на них со смешанным чувством. Потом решительно кладет их в карман пижамы.

– Это мне месяц работать надо!»

– Эта сцена с Гамлетом у тебя ничего получилась, сойдет. «Боль-мень – пельмень!» Есть движение, есть действие. Немного юмора, – хвалит меня Асик.

Из магазинчика возвращается Боря.

– Вот сдача, – говорит он.

Не глядя, я кладу деньги в карман.

– Между прочим, деньги счет любят… – говорит Асик.

– Слушай, Боря – честный и порядочный человек! Что в наше время большая редкость.

– Ты всё читаешь, читаешь. Глаза не болят? – заботливо спрашивает меня Боря.

– Да нет…

Боря через плечо читает название пьесы:

– «Сны о старом Ташкенте»… Исторический?

– Нет. Хотя не знаю…

– Вот именно! Признался наконец! – почти радостно шипит Асик. – Даже жанр собственного произведения не можешь определить!

– А я люблю романы Пикуля, – говорит Боря. – Читал?

– Читал.

– А про что это?

– Про Ташкент… Старый.

Боря знает, что я имею отношение к кино, потому что раза два мы приезжали на станцию вместе с другом, известным киноартистом.

– Кино будешь снимать?

– Нет, это пьеса, для театра.

– Сам придумал?

– Сам.

– Молодец. Уважаю. – Боря возвращается к моему мотору.

– Ну вот, заслужил похвалу простого рабочего человека! – говорит Асик. – Ну что, читаем дальше?

«Во двор входит Малика с сумкой в руке. Не замечая Исаака, подходит к колонке, долго пьет воду, подставив ладони, потом стягивает с себя косынку и плещет водой в лицо.

Рассказчик снов:

– Это моя мама. Она работала в ночную смену на втором хлебозаводе. От неё всегда пахло свежеиспеченным хлебом и ещё чем-то неуловимым. Им на работе полагалось по две буханки, и у нас дома всегда бывал свежий хлеб – «серый», по шестнадцать копеек. Вкусный-вкусный.

Все на сцене замирают».

– Хорошо, – говорит Асик. – Но почему ты опять врёшь? Твоя настоящая мама никогда не работала на хлебозаводе, а была врачом. Да и отчима у тебя никогда не было!

– Асик! Сколько можно повторять: Рассказчик – это вовсе не я!

– А кто же?

– Это обобщенный образ! И вообще, у меня не документальная повесть или автобиография, а пьеса. Пье-са! И я имею право придумывать характеры, судьбы героев! И этот киношный прием – «Замри» мне тоже нравится. Вот, слушай!