Она видела как играют в свете мириада свечей грубые, старой шлифовки каменья на его собольей, царской шапке. Красные сапоги ступали почти бесшумно. Сапоги пурпурного окраса – как у византийских императоров.

Последнего византийского императора Константина Палеолога турки изрубили так, что опознать его смогли только по царским сапогам… После этого Константинополь уже наверное навеки стал Стамбулом…

Она чуть тряхнула головой, отгоняя жутковатую ассоциацию – видение.

Владимирский архиерей поднял руки жестом библейского патриарха со старой миниатюры. Синяя златотканная сутана – то есть ряса (православные падре – то ест batiuschk’i не носят сутан – они носят рясы) перехваченная муаровым розовым мафорием переливался лазурным крылом бабочки.

Панагия, украшенная аметистами, тускло отсвечивала цветными огоньками. Крест на серебряной цепке – большой – дюймов двенадцать. На каждой поперечине креста с обеих сторон были изображены лики святых с серебряными нимбами. Их фигуры выделялись на золотом фоне, выгравированные линии были выделены густо – черной эмалью. Это был древний византийский крест – мощевик; века седьмого – привезенный из Киева митрополитом Иоанникием. Бог весть какими путями пришедший на Русь и Бог весть как сохраненный от рук грабителей и мародеров всех бесчисленных войн.

Преподобный Сильвестр казался ей и в самом деле каким – то древним первосвященником явившимся из глубин веков для того, чтоб обвенчать их.

– Смертию смерть поправ… жизнедавче… человеколюбче… – доносилось до нее. Елену словно невидимая рука толкнула – и она перекрестилась – троеперстно.

– Честнейшую Херувим… и славнейшую без сравнения Серафим…

Их подвели к аналою. Елена не слышала голосов и невнятно доносилась речь Священника. Отец Феогност произносил предвенчальную молитву, затем трижды прочитал «Отче наш», и «Богородицу». Елена замерла, слушая затверженные недавно, а теперь как будто знакомые с детства слова.

– Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою… благословенна Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших… аминь…

И хор из трех десятков певчих – детей-семинаристов и двух десятков дородных монахов возгласил, – Исаия, ликуй!..И вы, дщери Иерусалимския!.. И вы, дщери Иеффая!..

И отец Феогност стоит, воздымая руки, седовласый, напряженный, а после возглашает зычно на весь собор святые слова соединяющие людей именем Творца.

Он только что не сиял от гордости – пусть сейчас во Владимире три митрополита и заслуженные епископы с архиепископами – но таинство брака – брака Императора Всероссийского! – по канону должно совершать именно ему – правящему архиерею епархии.

– Венчается раб Божий Георгий рабе Божией Елене…

Георгий стоит перед ней, облаченный в свой сияющий, парчовый наряд, и меховую шапку что блестит драгоценными каменьями.

– Миг – и кольцо – обычное золотое обручальное – уже на ее руке.

– Венчается раба Божия Елена рабу Божию…

Кольцо… Она сама должна надеть ему кольцо – а руки дрожат. И Елена, глядя прямо в глаза Георгию, надела на его палец кольцо короля-крестоносца – оно охватывает палец Государя как будто делалось для него.

Священник, что держал над ними венцы явно волновался – руки его тоже дрожали…

– Венчается раба Божия Елена рабу Божию Георгию…

Они направились к аналою. Отец Феогност осенил их крестным знамением.

Толпа гостей крестится. Императрица-мать, дядья и племянники Георгия, с ним их жены, чада и домочадцы…

А еще – за стенами собора – простой народ.

Они сейчас молятся за неё и за Царя – и сейчас их мозолистые руки творят крестное знамение, троеперстие во имя Троицы Единосущной. Сейчас по всей России – за вычетом может самых глухих «medvezjih» углов народ молится за нее – а может поднимает чарку во здравие молодых… Она представила этот «народ» – сельские священники в бедных бревенчатых храмах; офицеры и солдаты в провинциальных полках; бородатые