Не подозревая о моем недоумении, неизвестная женщина довольно погладила меня по щеке и, наклонившись, запечатлела на губах ледяной поцелуй. На миг меня обдало приторным ароматом увядших роз.

Господи, да что же это такое?!

Будто услышав мой вопрос, кто-то наверху меня пожалел, и сознание потухло, унося меня в блаженную темноту.

«Приснится же!» – подумала я, переворачиваясь на бок и откидывая одеяло.

Вес одеяла показался незнакомым, как и ощущение наволочки под щекой. Когда у меня появилось шелковое постельное белье?

Мысленно хмыкнув, я разлепила веки и посмотрела перед собой. Черный шелк озадачил. Как и черные волосы, разметавшиеся по этому шелку.

– Неужели кошмар продолжается? – спросила я вслух и охнула, услышав свой хриплый голос, похожий на карканье вороны.

На голос той самой женщины, что мне приснилась…

Я села и нервно оглядела себя.

– Быть этого не может!

Я была одета в черную ночную рубашку, украшенную черным кружевом, а под ней скрывалось… незнакомое и весьма ветхое тело.

Я попыталась вскочить, но внезапно изменившаяся оболочка не желала действовать с привычной мне прыткостью. У меня даже закружилась голова от несоответствия действий привычной для мозга скорости.

Но вот я поднялась с кровати и осмотрелась, ища зеркало. И не сдержала пару грубых словечек, подслушанных у грузчиков. Вместо моей маленькой спальни и даже вместо больничной палаты, где мне, по идее, следовало находиться, я стояла посреди огромной залы, в центре которой на возвышении торчала необъятная кровать.

– В черной-черной комнате… черная-черная кровать! – выдохнула я, когда все известные мне ругательства оказались исчерпаны.

Кровать и правда была черной. Черной, лакированной. Четыре витых столбика поддерживали черный бархатный балдахин с черной бахромой и черными же кисточками. Кровать устилали черные шелковые простыни, черные наволочки покрывали подушки. И даже пододеяльник был черен, как вороново крыло. Кровать высилась на черном каменном пьедестале, который черными каменными ступенями спускался вниз к черному блестящему полу. Стены из темно-серого камня поднимались к черному блестящему полотку, окна закрывали не плотно задернутые черные бархатные шторы. Кроме кровати в зале было несколько дверей и необъятный туалетный столик, уставленный темными бутылочками, с придвинутым к нему креслом.

Нервно икнув, я подошла к зеркалу, ступая по холодному полу босыми ногами, которые больше походили на лапищи хоббита, и, стараясь контролировать эмоции, взглянула на собственное отражение.

И все равно не выдержала. Вскрикнула. По залу эхом прокатился противный звук моего собственного голоса.

Из зеркала на меня смотрела женщина преклонных лет с длинными черными волосами. Кожа цвета воска походила на измятый бумажный пакет, длинный нос кривился клювом, второй и третий подбородки свисали на грудь, а сама грудь… Я ощупала себя, убеждаясь, что оная часть моего тела закономерно свисала почти до пупка. Приподняв подол ночной рубашки, я воззрилась на кривые морщинистые ноги с выпирающими коленками. На руках когтями красовались длинные кривые черные ногти.

– Нет, это все кошмар, – прохрипела я и ущипнула себя за дряблую руку у сгиба локтя. Но боль в руке подсказала, что для кошмара все слишком реально. – Нет, нет, нет!

Я еще раз взглянула на себя. Глаза старушки наполнились слезами.

Хотя нет. Глаза были моими.

Я с болью и подвываниями вгляделась в привычнее серые глаза с чуть заметной прозеленью.

– Что же это такое? Что произошло? Где я? Что случилось?

Хотелось заметаться из стороны в сторону, но в нынешнем теле я смогла лишь с кряхтением шаркать по залу, мимо зеркала и обратно, то и дело рассматривая свое отражение.