Гэбриель распахнул дверь, впустил в дом ночную прохладу. Ветер свистел в кронах деревьев. Сверчки стрекотали в высокой траве.

В углу на подстилке Гриф приоткрыл глаз, посмотрел на Гэба в дверях и снова уснул.

На пороге Гэбриель помедлил, оглянулся.

«Ну вот, сейчас чего-нибудь съязвит на прощание, – мысленно вздохнул Клэй. – Мол, он бы мне на выручку всегда пришел, а я…»

Лучшим оружием Гэба – если не считать Веленкор – всегда были слова. Потому он и в банде был вроде как лидером, ее голосом. Но сейчас, прежде чем закрыть за собой дверь, он сказал только:

– Хороший ты человек, Клэй Купер.

Простые слова. Не обидные. Не нож в бок, не клинок в грудь.

А все равно больно.

Талли, как только вбежала в дом, принялась показывать лягушек, вывалила их на стол, мать не успела ее остановить. Одна из лягух, здоровенная, желтая, с куцыми, еще не отросшими крылышками, рванулась было на свободу и спрыгнула на пол, но тут к ней подбежал Гриф, облаял, она и замерла. Талли подхватила беглянку, шлепнула по башке и посадила к остальным. Ошалелая лягуха притихла.

– Пока стол не отмоешь, спать не ляжешь, – сказала Джинни.

Дочка невозмутимо пожала плечами:

– Ага. Пап, а угадай, сколько я лягух нашла?

– Сколько? – спросил Клэй.

– А ты угадай.

Он посмотрел на четырех лягушек на столешнице:

– Гм… Одну?

– Нет, больше!

– Ах, больше… Пятьдесят?

Талли, хихикая, оттолкнула осмелевшую лягушку подальше от края стола.

– Нет, не пятьдесят! Вот, погляди, целых четыре! Ты что, считать не умеешь?

С гордостью заправского барышника, похваляющегося табуном призовых скакунов, она стала показывать лягушек одну за одной, называя их по именам и объясняя, чем они отличаются друг от друга. Здоровенную желтую лягуху Талли сгребла в горсть и сунула Клэю под нос:

– Это Берт. Видишь, он желтый. Мама говорит, он скоро крылья отрастит. Я его дяде Гэбриелю подарю. – Она оглядела комнату, словно только сейчас заметив, что Гэбриеля нет. – Ой, а где он? Спит уже?

Клэй с Джинни переглянулись.

– Он ушел, – сказал Клэй. – Просил передать тебе привет.

– А он вернется? – недоуменно спросила дочка.

«Надеюсь, что нет», – подумал Клэй и ответил:

– Может быть.

Талли ненадолго умолкла, разглядывая лягушку в горсти, а потом широко улыбнулась:

– Ну, тогда у Берта крылья успеют отрасти!

Куцые култышки на лягушачьей спинке судорожно дернулись.

Джинни подошла к столу, пригладила дочке встрепанные волосы, совсем как недавно мужу:

– Все, дружочек, спать пора. Приятели твои подождут на крыльце.

– Мам, они же разбегутся! – возмутилась Талли.

– А ты их снова найдешь, – сказала мать. – Они тебя увидят и обрадуются.

Клэй рассмеялся, Джинни тоже улыбнулась.

– Конечно обрадуются, – заявила Талли, перецеловала всех лягушек, попрощалась с каждой и по одной вынесла их на крыльцо.

Джинни недовольно поморщилась, а Клэй с облегчением вздохнул: хорошо, что ни одна лягуха не превратилась в принца, – и без них на сегодня гостей хватит, да и кормить нечем, жаркого больше не осталось.

Талли начисто вытерла стол и ушла умываться. Гриф побежал за ней. Джинни села у стола, взяла Клэя за руку и сжала в ладонях:

– Ну, рассказывай.

Он и рассказал.

Талли уснула. Ночник у кровати, накрытый жестяным колпаком с прорезанными в нем звездочками, отбрасывал на стены дрожащие пятна созвездий. Тусклый свет золотил темно-русые, как у отца, волосы девочки. Перед сном она потребовала, чтобы отец рассказал ей сказку – про драконов, но про драконов было нельзя, потому что потом ей снились кошмары. Но Талли была храброй девочкой и требовала только сказку про драконов. Вместо сказки про драконов Клэй начал рассказывать про русалок и гидрака и только потом сообразил, что гидрак – это как семь драконов сразу… ну, может, и пронесет, не проснется с криком посреди ночи.