«Выйду за город, утром постучусь к кому-нибудь, попрошу хотя бы кусок хлеба. А то ноги протяну…» – думал Иван.

Он не дошел до родных Абелораг всего пятьдесят километров. Когда измученный, присел возле дороги на Швенчёнис, его настиг конный полицейский патруль литовцев. Мордастые ребята, четверо, с белыми повязками на рукаве. За спинами винтовки.

– Кто такой? Документы! – потребовал старший, литовец лет сорока, ненавидяще глядя на Соколова.

– Беженец я. Погорелец. Ничего нет, – глухо ответил тот.

– Сейчас разберемся! Альгидас! Бери его на веревку, и едем на станцию! Там как раз погрузка идет…

Номер 9009-й повернулся на матрасе и вздохнул. Он снова прокручивал этот эпизод в памяти, и понимал, что легко отделался в тот день. Если бы немцы узнали, что он сбежал с эшелона, расстрел был неминуем. А так…

Его с ходу засунули в состав, и буквально через десять минут поезд тронулся. Снова вопли прощания, крики отчаяния и слезы. На этот раз Соколову не повезло. Он ехал в последнем вагоне, где два конвоира с тормозной площадки через большую дырку в деревянной стенке присматривали за будущими узниками концлагерей. Да и бежать уже не было сил. Иван был уверен, что скоро умрет от голода, но в польском городе Познань повезло. В вагон затолкали с десятка два евреев. С грохотом закрылась дверь, тонкие лучики солнца проникали внутрь сквозь щели в досках. Новенькие с трудом находили себе место, тесня лежащих людей.

– Подвинься, пан, проше… – к плечу Соколова аккуратно прикоснулась рука черноволосого мужчины лет тридцати пяти. Иван с трудом разлепил веки. Чуть привстал, подобрал ноги, кивнул:

– Садись. По очереди будем спать. Или бодрствовать. Если доедем, конечно…

И протянул мозолистую ладонь:

– Иван Соколов!

– Яков. Штейман… – тихо произнес черноволосый. Потом помолчал и спросил:

– Давно в пути?

– Давно… – Соколов не узнавал свой голос. Хриплый, надсадный, измученный. – Я уже одиннадцатые сутки еду.

Штейман повертел головой и удивленно спросил:

– Что, разве так медленно идет состав?

Соколов вымученно улыбнулся:

– Нет. Я по второму заходу.

Еврей внимательно посмотрел на лицо соседа и быстро вытащил из внутреннего кармана пиджака небольшой сверток.

– Возьми, Иван. Поешь. Мне жена собрала в дорогу. Самое вкусное из нашей продуктовой лавки.

– А ты? – хрипло прошептал Соколов.

– Что оставишь, я доем. Бери, а то смотрю, от голода скоро сознание терять станешь…

На следующей станции снова повезло. Сердобольные женщины сумели передать три ведра воды, люди в вагоне утолили жажду. Поезд прошел границу Польши с Германией и быстро приближался к Берлину.

– Куда нас, интересно, везут? – тихо проговорил Штейман. – Вроде проехали Франкфурт на Одере. Он посматривал в дырку между тормозной площадкой и пространством вагона.

– Едем в сторону Лейпцига, на юг, – спустя день заключил Яков.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Иван.

– По солнцу смотрю. И еще я раньше бывал в Берлине. И в Лейпциге тоже. По этой ветке едем! – уверенно сказал Штейман.

Последние два дня были невыносимы.

В каждом вагоне умерло по нескольку человек. Трупы сгружали на станциях, узники видели, как подъезжали грузовые машины и тела забрасывали в кузов, словно бревна. Вскоре стал меняться пейзаж – начинались горы.

– По-моему, нас везут на юг Германии или в Австрию. У них там шахты, я слышал, военнопленных используют на горных работах, в основном, – заключил Штейман. Он не ошибся.

Поезд остановился. Резко клацнули задвижки на дверях.

– Ауф дес Ауфганг! На выход! – прозвучала отрывистая команда.

Слепящий свет заставил зажмурить веки. Штейман, придерживая за локоть Соколова, подобрался к краю. Спрыгнули. Иван чуть не упал на ослабевших ногах, но сумел удержаться. Замученные люди оглядывались по сторонам. Красота. Горы. Зелень. Аккуратные домики. Небольшой вокзал. Чистая платформа.