На самом же деле наблюдение велось, и не только наблюдение, но и зондирование, а также запись; не потому, чтобы она представляла для Службы покоя какой-то особый интерес, но по той причине, что такой режим применялся к каждому, попадавшему в камеры предварительного заключения Дома признаний. Каждая деталь поведения арестанта фиксировалась, и в зависимости от этих наблюдений вырабатывалась тактика предстоящих допросов и вообще отношений, какой будет придерживаться следователь. Поэтому человек опытный с первого же мгновения начинал играть такую роль, какая казалась ему предпочтительной, принимался лепить свой образ таким, каким хотел. Зора же, вроде бы не просвещенная по этой части и оставленная в одиночестве именно для того, чтобы никто не успел ее просветить, вела себя так, как было для нее естественно. И тем самым, казалось, неосознанно помогала тем, кого следует, наверное, назвать ее процессуальными противниками.

Неро, Дом признаний, ночь с 13 на 14 меркурия

Двое из этих предполагаемых противников сейчас как раз и занимались тем, что во все глаза смотрели на нее, стараясь не пропустить мимо внимания ни единого ее движения, ни единой гримаски или взгляда. Правда, условия для наблюдения были не самыми выгодными, потому что Зора, случайно или нет, сидела так, что они видели ее в основном с тыла – а по выражению спины редко удается разобрать какие-то нюансы поведения. Так что в конце концов один из наблюдателей раздраженно проговорил:

– Послушайте, вы не можете повернуть ее так, чтобы стало видно лицо? Отсюда я могу лишь установить, что у нее неплохая фигурка, но как раз это в данном случае роли не играет.

– Хотите, чтобы она поняла, что ее просматривают?

– Не говорите глупостей.

– Гм. Попытаюсь.

– Объясните, как.

– Попробую включить экран. Чтобы увидеть, ей придется повернуться. А в ее положении всякое разнообразие привлекает.

Так и получилось: Зора повернулась, даже, может быть, неосознанно, на вдруг раздавшиеся звуки: показывали какой-то сериал.

– Так хорошо?

– Не совсем. Лицо в тени. Нельзя ли направить свет?

– Так мы делаем при допросах. Она поймет и сразу замкнется. Я бы не советовал.

– Ладно, оставьте пока так.

Замечали они все, кроме лица, прекрасно, воспринимали все так, словно находились в той же камере – там, где Зора видела только глухую стену. Не менее часа провели в молчании – не потому, конечно, что боялись быть кем-то услышанными, но просто накапливали впечатления от увиденного, составляли каждый свое представление о наблюдаемой женщине. И лишь когда мнения закончили формироваться, оба взглянули друг на друга, один – вызнаватель Смирс, замещавший сейчас и здесь старшего вызнавателя Лена Казуса, работавшего, как предполагалось, по своему плану, – посмотрел вопросительно, второй же, уже знакомый нам как мастер ситуаций Рогнед, проговорил:

– Скажите, а она давно тут, на Неро?

– По нашим данным – выезжала только на учебу, в Армаг. Вернулась что-то года два с лишним тому назад.

– Вот как. А когда началась ее связь с Нагором?

– Почти год.

– И более не отлучалась?

– Почему же, выезжала с ним – как сопровождавшее лицо. На два, три, четыре дня… А что?

– Да нет, так. Почудилось. Ну что же, советник был прав – эту, пожалуй, удастся обработать нужным образом и отправить по назначению. И с делом она справится: чувствуются неплохие задатки. Не удивлюсь, если выдержит и целый год. Если я прав, установит даже своего рода рекорд.

– Произвела впечатление? – Смирс улыбнулся, скорее вежливо, чем искренне. – Откровенно говоря, на меня тоже. У покойника был вкус, вам не кажется?