– Я подумываю о покупке холодильника. Если удастся денег накопить. – Она пожала плечами. – Глупая прихоть.

– Нет, почему? Отличная идея. Ты должна гордиться своими достижениями. Тебе эти деньги нелегко даются.

– Нелегко, – тихо повторила Гита, а затем, уже громче и уверенней, подтвердила: – Совсем нелегко.

– Гитабен…

– Почему ты обращаешься ко мне «бен»? – перебила Гита, и вопрос прозвучал резче, чем ей хотелось бы.

– Я… э-э… не знаю, как-то не задумывался. А почему к тебе все так обращаются? Из уважения, наверно. Тебе не нравится?

– Сколько мне лет, по-твоему?

– Э-э… – покосился на нее Карем. – Ты моя ровесница?

Она так сердито зыркнула на него, что он быстро поправился:

– Ой, нет, ты, конечно, младше, намного младше! Ты совсем не похожа на почтенную мать семейства и даже на тетушку.

Учитывая, что все ее сверстницы именно таковыми и были, попытка Карема исправиться не удалась, о чем Гита не замедлила ему сообщить.

– Окей, ты не похожа на мою тетушку, – снова поправился он и тут же изобразил притворное возмущение, чтобы разрядить обстановку: – И между прочим, мне самому всего тридцать девять!

– О, ты не виноват, – утешила его Гита. – У тебя же миллион детей, потому ты и выглядишь старше.

– Ага, ну да, спасибо. Но если ты думаешь, что четыре примерно равно миллиону, тогда ты не выдающаяся бизнесвумен, Гита… – Он заулыбался и докончил: —…бен.

Гита притворно нахмурилась:

– Дурак.

Они прошли мимо индуистского храма, у входа в который стояли десятки пар сандалий и кроссовок. Статуи, мерцая позолотой, смотрели на Гиту сверху вниз.

– А вы с Рамешем не хотели детей? – спросил Карем.

Гита подумала, что с его стороны очень любезно не подозревать ее, как все остальные, в том, что она бесплодна. И в любом случае обсуждать эту тему, чувствуя на руках вес живого существа, было проще, поэтому Гита скормила псу еще одну галету и ответила:

– Я думала, что хочу. Но у нас так и не получилось.

Несмотря на похвальную дипломатичность Карема, ей стало неуютно – большинство людей считают, что в мире нет ничего печальнее, чем жизнь бездетной женщины. Ей от души соболезнуют – вроде бы женщина в их глазах, а вроде бы и нет. И все потому, что людям проще проникнуться жалостью, чем осознать тот факт, что бездетную женщину, возможно, как раз устраивает ее жизнь. Гита полагала, что вообще-то самое печальное и неуместное явление в мире – это женщина с детьми, которых она не хотела.

– Ты думала, что хочешь детей? То есть на самом деле не хотела?

Гита медлила с ответом. Если бездетных женщин общество считает несчастными, то в счастливых бездетных женщинах оно видит нечто противоестественное. Наконец она сказала:

– Не думаю, что хотела.

– Тогда тебе повезло. Надо поступать так, как лучше для тебя, а не так, как от тебя ждут чужие люди.

– И все-таки… Родительство – это ведь привилегия, разве нет? Со всеми там «радостями», «милостями» и «благодатью».

Карем фыркнул:

– Чего? Нет. Ну, то есть иногда да, и радость, и благодать, но в основном это тяжелый неблагодарный труд. Я люблю своих ребятишек, жизни своей без них не представляю, но при этом отлично могу себе представить совсем другую жизнь, без них. – Он рассмеялся. – Странно, да? Но тебе действительно нужно точно знать, что ты хочешь детей, прежде чем рожать, иначе все потеряет смысл. Если не уверена, лучше не делай этого.

– Да мне в любом случае уже поздно об этом думать.

– Ну, не знаю, – протянул Карем. – Я в семье был двенадцатым ребенком, самым младшим. Мать рожала и после сорока.

– Твой папаша никак не мог оставить ее в покое?

– Просто у них тогда еще телевизора не было.